|
| К свежему номеру |
Автобиография, написанная по просьбе моего первого издателя Владимира Геннадьевича Андреева
Олег МОЛОТКОВ
Я, Олег Николаевич Молотков, родился в г. Ленинграде на Суворовском проспекте, напротив «ВЭТА» – военной электротехнической академии им. Будённого, в которой в это время учился мой отец – Молотков Николай Александрович, воевавший в Красной Армии ещё в Гражданскую войну.
Мать – Иванова Ольга Михайловна закончила электромеханический техникум и даже принимала участие в организации самой первой у нас в стране телевизионной передаче в 1936 году.
По окончании академии в 1937 году отца распределили старшим преподавателем в Ульяновское военное училище связи. Мы переехали в этот город на Волге, в котором прожили всего год. Отца назначили начальником связи 63-го стрелкового корпуса, расквартированного в Саратове, командовал которым сын легендарного революционера Петровского, чьим именем назван горд на Днепре. С тех пор я и живу в Саратове.
Первые «события» моей жизни помню с Ульяновска. Особенно «участие» в ноябрьском военном параде, на который я попал, прошагав за строем «своих связистов» от загородного военного городка до центральной площади горда в возрасте трёх с половиной лет.
Потеряв «своих», я не смог толком объяснить, где жил. Бубнил военному патрулю, который, плачущего, подобрал меня поздним вечером: «Там, где учатся курсанты…» И меня полночи возили на машине по всем военным городкам, пока не привезли в свой.
А свою саратовскую жизнь уже помню во всех подробностях. Помню, как накануне Великой Отечественной войны, в мае 1941 года, из дач, построенных для семей начальства, нас срочно перевозили на городские квартиры. Все говорили о предстоящей войне. Для пацанов с кем война вопроса не было. Только что, посмотрев новый фильм «Александр Невский», мы были уверены – с немцами.
Отца я проводил на фронт до машины за неделю до объявления войны. 63-й корпус перебазировался на запад.
`
Войну помню как взрослый: светомаскировку, стёкла окон, обклеенных крест-накрест бумажными полосами, чтобы не вылетали от взрывной волны.
Помню, что в первый же день войны в окрестных магазинах пропали все продукты. В цепкой детской памяти удержалась даже цена на молоко на базаре – шестьдесят рублей за литр (отец, полковник, получал 1500-2000 рублей), продовольственные карточки, с разноцветными квадратиками: «комбижир», «крупа», «подсолнечное масло».
В 1942-м году война вплотную подошла к нам. У нас бомбили мост и крекинг-завод. С немецкой пунктуальностью, после наступления темноты, прилетали и бомбили как раз то, что нам было видно с балкона, выходившего на Волгу.
В квартире нас потеснили эвакуированные из Кривого Рога, оставив нам одну комнату. Все четыре семьи жили дружно. Не видел никогда в жизни больше радости у людей, выскакивающих из своих нор на общую кухню и устраивающих хоровод около большой плиты, которую отапливали дровами, после очередной сводки о взятии нашими войсками нового города страны.
Но это было потом, а летом 1942 года отец с командированным в Саратов интендантом передал матери письмо, в котором запретил нам «срываться с места»: «Сталинград отстоим, а если нет, то и за Уралом достанут».
А в марте 1943 года получили «похоронку». Меня в это время – девятилетнего «битюга» мать на руках носила по врачам, вероятно, от более чем скудного питания: болели ноги. Диагноз ставили более, чем странный: «подагра» (старческая болезнь «буржуев»).
Я уже учился в школе, когда в 1944 году в Саратове открыли суворовское военное училище. Меня, как сына погибшего на фронте воина, зачислили в него.
Питание по курсантской норме быстро подняло меня на ноги. Шесть лет (с 1944 года по 1950 год) я был суворовцем. В основном, учились по программе общеобразовательной средней школы. Строевой и огневой )из «мелкашки» ТОЗ) подготовкой занимались сравнительно немного. Жили на казарменном положении. Я сразу осознал, что это не для меня.
Командирами нашими были сержанты и офицеры (воспитатели и преподаватели), откомандированные к нам с фронта. Мы находили взаимопонимание. С большинством из них. Были, правда, среди них и нехорошие люди. Из «хороших» мы боготворили «Витю Макарова»,как указывала наколка на правой кисти – Героя Советского Союза, получившего это звание за форсирование Днепра.
Но больше запомнились «нехорошие». В одного такого – капитана Кидяева – даже стрелял в тире, когда он проверял мишени. Дело замяли. Ограничились исключением «стрелка» из училища и переводом «мишени» в другую часть.
Наши культурные суворовские развлечения включали в себя: еженедельные просмотры старых фильмов в актовом зале училища (в котором с двухсветных стен на нас глядели огромные портреты полководцев прошлого и настоящего времени), многочисленные «краснознамённые» ансамбли с постоянным, осточертевшим нам репертуаром. Приятное разнообразие вносили приглашения, правда, довольно редкие, писателей, композиторов и других известных людей.
После приглашения шахматного чемпиона Саратова – Аратовского, началась шахматная эра. Шахмат и шашек, в обычном понимании, у нас не было. Для сеанса одновременной игры с маэстро шахматы откуда-то привезли. К досаде преподавателей, на уроках появилась масса самодельных. По бумажным «доскам» двигались кубики из стирательных резинок, с изображением пешек и фигур.
После выступления бывшего фронтовика саратовского поэта Исая Тобольского все начали писать стихи. Появился рукописный училищный литературный журнал. Меня эта «стихия» не захватила, но когда при праздновании тридцатилетия Советской Армии в 1948 году под угрозой «лишения городского отпуска» (удара по самому больному месту несчастного ребёнка) всем воспитанникам было предложено на выбор написать на военную тему сочинение или стихотворение, я выбрал последнее, потому что сочинение по объёму должно было быть не менее двух страниц, а объём стиха не оговаривался.
За первое в своей жизни стихотворение я получил «приз» – книжку А. Ферсмана «Воспоминание о камне», Гослитиздат, 1940 г., с надписью: «Воспитанник 4-го класса (у нас была отличная от средней школы градация классов) Саратовского суворовского военного училища Молотков Олег награждается за лучшее литературное произведение, представленное на конкурс, посвящённый 30-летию Советской Армии.
Начальник училища полковник Филимонов
Председатель жюри капитан а/с Горбунов.
6.4. 48».
Эту книжку я сохранил на память, как и убогое «произведение»:
СУВОРОВ
Сквозь шум боёв и пыл сражений
провёл Суворов жизнь свою,
и не имел он поражений
нигде: ни в войнах, ни в бою.
Любил он русского солдата,
любил походы и бои
и ненавидел шик парада:
перчатки, пудру, парики.
Суворов нравился солдатам
за то, что был он прост, умён,
за то, что был солдату братом,
за то, что сам владел ружьём.
Меня почему-то будущая военная служба не прельщала. Я отказался посещать занятия, пока мне не выдали справку о том, что я отчислен «как нежелающий учиться в суворовском училище», и буквально голым (сняли всё вплоть до трусов, тогда как всем выгнанным за плохую учёбу и поведение сохраняли и зимнюю, и летнюю форму), «отпустили на гражданку».
Заканчивал я 19-ю школу. Училище кое-что мне дало. Физически, хотя я там не занимался ни в одной спортивной секции, оказался сильнее хилых «военных» детей. И начитанность моя (каждую свободную минуту проводил в читальном зале) оказалась не хуже их.
Но училище привило мне и свои духовные ценности. Я возмечтал стать лётчиком, и поэтому в 10-м классе поступил на учёбу в аэроклуб. В свидетельстве об окончании аэроклуба написано, что я в 1953 году окончил Саратовский аэроклуб по курсу пилотов на самолёте УТ-2 с оценками: теоретический курс – хорошо, лётная практика – хорошо. За время обучения налетал: вывозных полётов – 94 (16 часов 37 минут), контрольных – 73 (18 ч 42 мин), самостоятельных – 67 (12 ч 52 мин).
Подготовка была такой серьёзной, что я, не прослуживший ни дня в армии, не считая СВУ, в военкомате получил военный билет с присвоением звания «сержант». Через два года этот аэроклуб окончил Юрий Гагарин.
Отдав дань авиации, я в 1953 году поступил в Саратовский автодорожный институт им. Молотова, на автодорожный факультет.
В суворовском училище, на год моложе меня, учился прославленный впоследствии тяжелоатлет – великий Юрий Власов. С его «подачи» я тоже начал заниматься штангой, учась в институте.
И работая, я не бросал спорт до сорока лет – то в качестве спортсмена, то «играющего тренера». Мастер спорта СССР. С 1960 года по 1970 год – абсолютный чемпион города и области. В 1968 году был чемпионом российского «Динамо» в полутяжёлом весе.
Окончив институт, только год проработал по специальности «Эксплуатация и ремонт автомобильного транспорта». Попал в аварию, после которой мне категорически запретили заниматься спортом. Запрет врачей я игнорировал.
Далее, работал инженером-конструктором и ведущим технологом на заводе ракетной техники и НИТИ (научно-исследовательском технологическом институте авиапрома СССР), совмещая эту деятельность со спортивной.
«Изобретатель СССР». Знак получил за авторское свидетельство: «Установка для автоматической сборки пакетов магнитопроводов электрических машин» и внедрение установки на предприятия отрасли.
Ровно в сорок лет, на пятом десятке, когда окончательно оставил спорт и тренерскую деятельность, написал второе своё стихотворение «Человеческая комедия» (инженерный вариант) и отправил в «Литературную газету», тираж которой был свыше пяти миллионов экземпляров. Я был уверен, что его сразу же напечатают, ибо открыл новую форму стихосложения. И действительно, 3 декабря 1975 года его напечатали полностью, не переделали «под своё». А через месяц в рубрике «наши лауреаты» я прочитал такие строчки: «Премия «ЛГ» – «Золотой телёнок» по разделу иронической поэзии за 1975-й год присуждается незнакомому нам инженеру из Саратова Олегу Молоткову, приславшему свою рукопись просо по почте».
Я ещё не знал всех фокусов и интриг «в работе с авторами», поэтому очень удивился такой формулировке. Тем не менее, и второе в моей жизни стихотворение получило премию, на этот раз Всесоюзную.
Чтобы покончить с премиями, добавлю, что была ещё одна – областная премия им. Сергея Есенина в 1995 году. Больше ничего, кроме подзатыльников, я не получал.
Печатался в общих сборниках или, как называли их авторы, «братских могилах» Приволжского книжного издательства. В начале 80-х в нём вышли две моих книжки со стихами для детей «Где зимуют раки» и «В день рождения». Иронические мои строчки печатали практически все журналы, в которых были разделы сатиры и юмора: «Крокодил», «Юность», «Москва», «Нева», «Кубань», «Дон» и, конечно же, «Литературная газета».
В марте 1982 года, по конкурсу рукописей, я попал на съезд семинар сатириков России, где на второй день семинара меня провозгласили «литературным открытием съезда». Впрочем, на третий день меня закрыли. Закрыл сам Дубровин – главный редактор «Крокодила», а именно к 60-летию журнала был приурочен съезд. Редактору показали мои поздравления:
Ты, Россия – гордость мира,
ты читающая вся.
Почему ж твоя сатира
пресмыкающаяся?
Он обвинил меня в чёрном юморе. Эти открытия, закрытия убедили меня, чо в моих строчках что-то есть.
В 1989 году ЦТ ТВ, неоднократно прерывая свои передачи, объявляло, что 1 апреля в Одессе состоится Первая Всесоюзная юморина. В ней мог принять участие любой житель страны, предварительно прислав свои стихи, рассказы в Москву, на конкурс рукописей, и, что самое главное – никаких жюри. Судить будут сами зрители. То оказалось наглым враньём.
На Запорожском «полуфинале» действительно судил народ. На остальных (Москва, Ленинград, Одесса, Свердловск) – не знаю. В Запорожье, куда был вызван телеграммой, я был первым на ура. Москвичи и ленинградцы, которые приехали в провинцию за лёгкой жизнью, не прошли. Оценочные листки с фамилиями участников раздавались зрителям по жребию. На каждый лист было три судьи (ещё соседи слева, справа). Оценки: 1,2,3. у меня, так как листков было десять, была абсолютно высшая сумма – 30. Половина троек была с плюсами.
А в Одессе (на финале) появилось жюри. Что это было за жюри и как оно работало – в следующих строчках, написанных по горячим следам 1 апреля 1989 года:
ПОЧЕМУ САТИРИКИ ПОХОЖИ
Обращаюсь я к Всевышнему: «О Боже!
Почему сатирики похожи?
Это, может быть, от фотоблица
на одно лицо все эти лица?»
победители Одесской Юморины
сделали улыбчивые мины:
и Ботвинник, и Карпуль, и Шендерович,
и Корзон, и Шмуль, и Рабинович…
и жюри. Любой из них доволен:
Альтов, Лившин, Горин, Смолин, Волин…
На пути сатирика тернистом
становлюсь невольно шовинистом.
Никакого места мне не дали, но после окончания фестиваля ко мне подошёл председатель этого жюри Григорий Горин, лицемерно пожал ладонь и ласково сказал: «Замечательные у вас стихи и вы их прекрасно читаете». И, видимо, в оправдание своего жюри, продолжил: «У нас, к сожалению, не предусмотрен приз за литературу. А тут, как видите – цирк». Я уже знал цену этим «похвалам» и принял их как издевательство и наглое утверждение: творю, чего хочу.
Мне оставалось пять лет до пенсии. Я работал и писал стихи – впечатления от «перестройки» – грабительского передела собственности.
«На бумаге» у меня на сегодняшний день три с половиной тысячи стихов. Не так уж и много: приблизительно по 125 стихотворений в год. Они помещены, в основном, в толстых, переплетённых «альбомах технической документации», на обратной стороне ей. Каждый стих имеет порядковый номер и дату записи.
Моя жена Галина Георгиевна (через три года, если доживём, у нас будет «золотая свадьба») моя единственная опора и в первой части жизни, спортивной (без её заботы не было бы никаких рекордов), и во второй – литературной – консультант и редактор всех моих строчек, уже тринадцать лет, после выхода на пенсию, работает (она инженер-радиофизик) уже 45-й год на одном и том же предприятии «Знамя Труда» – теперь радиоприборный завод.
Сын – Алексей – врач, кандидат медицинских наук.
До 2001 года я писал как в прорву. Подозревая, что все мои творения после нашей смерти пойдут на помойку, мы с женой «съёжились» и тиражом в сто экземпляров издали за свой счёт мою первую книжку иронических стихов «Ужас, смех и слёзы».
Два издательства заинтересовались моими строчками и выпустили второе издание «Ужаса…» тиражом в тысячу экземпляров и книжку «Иронические строчки по истории России» тем же тиражом уже за их счёт и даже с «гонораром» по пятьдесят экземпляров – в 2002 и 2003 годах.
9 июня 2004 года
Весь номер на одной странице
|
Полиция в Саратове не стала возбуждать дела на журналистку Елену Налимову после обращения уполномоченной по правам ребенка в регионе Татьяны Загородней по просьбе члена «Боевого братства» Сергея Авезниязова. 
Ровно 35 лет назад – 16 мая 1990 года – в Большом Кремлёвском дворце в Москве начал свою работу первый в истории современной России свободно избранный парламент. 
Самая крупная атака беспилотников на Саратовскую область повредила по меньшей мере 2000 домов и дач в Энгельсском районе. И даже спустя месяц после атаки, обещанную правительством губернатора Бусаргина компенсацию получили менее сотни жителей. Но есть в Саратовской области граждане, более того – пенсионеры, кому государство оказывает материальную помощь на сотни миллионов рублей, даже когда они совсем в этом не нуждаются. 
Голос депутатов от КПРФ не был услышан. Саратовскую область вновь оставляют без денег, необходимых для развития губернии. Накануне в местном парламенте принимался бюджет 2025 года. О том, как это происходило, смотрите в видеосюжете. 
Саратов – мёртвая зона. В регионе одно за другим банкротятся крупные промышленные предприятия. Делает ли что-то власть, чтобы остановить этот процесс или, может быть, закрытие заводов кому-то на руку? Эту тему подняли в стенах Саратовской областной думы. Дискуссия вышла жаркой и неожиданной. 
МСУ переходит в полное подчинение государству, вопреки интересам граждан и принципам Конституции. Подписанный Президентом Владимиром Путиным ФЗ РФ «Об общих принципах организации МСУ в единой системе публичной власти» стал крупнейшим за постсоветское время шагом по уничтожению института МСУ. 
Головное агентство «Голоса Америки» и «Радио Свобода» – USAGM – приостановило финансирование своих медиа из-за указа Трампа о сокращениях в правительстве. В феврале к закрытию этих радиостанций призывал Маск, заявивший, что их никто больше не слушает. 
