Книга о доме

Сергей ЛЮБИМОВ

Издательство "Ад Маргинем" выпустило книгу Эдуарда Лимонова "По тюрьмам". Небольшой тираж — 15 тысяч экземпляров — указывает на то, что основная его часть, вероятно, будет распространена в Москве и Саратове.

Хотя автору книги довелось побывать в разных пенитенциарных учреждениях (Лефортово, Саратовский и Энгельсский СИЗО, колония), Лимонов почти всю книгу посвятил "третьяку" — третьему корпусу Саратовского СИЗО.

Следует отметить, что тюремный быт автор описывает со скрупулезной точностью. Лимонов очень образно повествует о внутреннем убранстве тюрьмы, ее звуковом наполнении ("Звучала эта тюрьма металлически тяжело) и душевном состоянии ее обитателей. Описание режима и нравов, царящих в третьем корпусе СИЗО, носит, пожалуй, характер исторического исследования и в этом смысле приближается к "Архипелагу ГУЛАГ" или "Одному дню Ивана Денисовича".

Что же касается других аспектов книги, то тут есть масса спорных моментов. Видимо, благодаря политическому статусу автора и специфическим статьям УК, которые вменялись ему в вину, книга получила идеологизированный оттенок. Поскольку Лимонов позиционирует себя как врага существующего режима, то служащих этому режиму он воспринимает как недругов. Конвойных и работников СИЗО автор именует "Soldaten", себя и своих подельщиков — "революционерами".

По словам самого Лимонова, значительная часть книги была написана в тюрьме. Видимо, давление тюремных стен сыграло с автором злую шутку. Иногда в его строках сквозит неприкрытая ненависть: "В таких кабанов (о конвойных — С.Л.) удобно стрелять, думал я…". А иногда Лимонов опускается до примитивной ругани ("свиносолдаты"). Думаю, что перехлест эмоций следует отнести на специфику места написания книги. Тем не менее Эдуарду Вениаминовичу как истинному писателю должно быть известно, что грубая брань в адрес оппонентов не усиливает эффект воздействия на читателя.

Лимонов — один из первых писателей, открывших советской аудитории, что книга может быть сдобрена ненормативной лексикой. Этот язык в милицейских протоколах до сих пор называют "нецензурной бранью". Но поскольку цензуры у нас сейчас нет, то и на страницах книги можно позволить себе то , что запрещено на улице. Следует отметить, что ненормативная лексика органично вписывается в контекст при передаче разговоров заключенных и тюремного персонала, но коробит, когда автор пользуется ей при передаче собственных мыслей. По-видимому, этот литературный прием стал для Лимонова столь привычным, что он пользуется им в личном дневнике. Например, в день захвата заложников на Дубровке Лимонов записал в своем дневнике: "Хоть бы эта … скорее прошла, ведь у меня статья "Терроризм" не снята, посему в такой обстановке в обществе лучше не судиться". Ни форма, ни содержание записи не указывают на то, что автор — серьезный писатель и идейный революционер, больше пекущийся о народе, чем о собственной шкуре. Почему-то сразу вспоминается Дмитрий Аяцков, который на вопрос корреспондента о "московских событиях" сначала заговорил об убийстве магаданского губернатора и только спохватившись вспомнил, что спустя пару дней погибло гораздо больше людей, хотя и менее значительных. Одной своей фразой из дневника Лимонов опустил себя в глазах читателей до политиков, ежедневно мелькающих в телевизоре и вызывающих только раздражение своими сытыми лицами и самоуверенными высказываниями.

Лимонов сочувствует почти всем заключенным. Саратовцам будет особенно интересно читать книгу, так как ее героями книги являются люди, чьи фамилии стали известны благодаря громким судебным процессам. Одна из глав оканчивается обращением автора к лидеру "энгельсской банды": "Ты видишь, Андрей Сочан, я написал о тебе. Я обещал". Лимонов поднимает две острейшие проблемы нашего правосудия: пытки и фальсификацию доказательств. Пытки помогают вырвать признательные показания, которые вопреки закону иногда берут в основу обвинения. Фальсификация доказательств дополняет общую картину судебно-следственного беспредела. Эти обстоятельства приводят к эволюции даже привычных зековских понятий. Так, преступный авторитет вступается перед зеками за парня, обвиняемого в изнасиловании и убийстве малолетней девочки: "Откуда вы знаете, он это сделал, они или не они с братом?! Менты вам свои ментовские байки рассказывают, чтобы вас разъединить, чтобы вы друг на друга кидались… Сколько раз уже такое было". Надо признать, что такая точка зрения имеет право на существование. Система нагородила столько лжи, что в ней уже невозможно разобраться. Но когда дело касается самого Лимонова, то он становится пристрастным. На подельщиков-"предателей", уже не распространяется тезис о себе и других зеках, проходящий красной нитью через всю книгу: "Брат их, мужичок в тулупчике, несомый тюремными гнилыми ветрами, я не сужу их. Я один из них".

Впрочем, Лимонов не более противоречив, чем теория и практика нашего правосудия. Отдельная, пожалуй, самая страшная, глава книги посвящена рассказу заключенного о спецПТУ для несовершеннолетних, где он отбывал срок во времена развитого социализма. После ее прочтения становится понятным, откуда берется животная ненависть к властям, посылающим подростков в ад.

По мнению Лимонова, заключенные — "самая энергичная часть общества". "Наше общество ничего не может предложить молодежи, кроме мрачных обязанностей мента, солдата, пьяного веселья молодого рабочего или мрачной жизни заключенного, — пишет Лимонов. — Наше Русское государство — деградирующая форма социальной жизни".

Хотя я не все принял в этой книге, но прочитал ее с интересом. При описании перевода в Энгельсский СИЗО Лимонов допустил фразу, которая может показаться странной человеку, не побывавшему в заключении: "В течение пяти месяцев третьяк служил мне настоящим домом…". Не случайно "домом" на фене называют тюрьму. Увы, это действительно дом для значительной части нашего народа.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=4082004190457&oldnumber=258