4. Оптимистическая трагедия

Денис КРЕЛЕНКО

В 3 часа 15 минут воскресенья 22 июня 1941 года германская артиллерия открыла интенсивный огонь по заранее разведанным целям вдоль советско-германской границы. Спустя полчаса 650 бомбардировщиков люфтваффе сбросили бомбогруз на 40 с лишним аэродромов базирования ВВС РККА. Затем вглубь советской территории устремились потоки танков и мотопехоты вермахта. Началась первая фаза Великой Отечественной — фаза летней трагедии.

Налог кровью

По мнению нацистской военной верхушки, именно в период конца июня, когда наиболее полно реализовался фактор внезапности, должна была произойти решающая битва, в ходе которой следовало уничтожить Красную Армию, не допустив ее отхода к удобным для обороны рубежам. Далее следовала серия полицейских операций по разоружению остатков войск противника и приятные хлопоты по присвоению советского потенциала. Так проектировалось, но не случилось. Поскольку уже первые дни боев показали, что в войне с Россией планы следует создавать с куда большим числом допусков, чем принято при разборках между европейцами.

Правда, поначалу немцы могли смотреть в будущее с оптимизмом. Ошеломляющая внезапность нападения возымела роковой эффект. С первых минут войны гитлеровцы убедились, что полностью захватили инициативу и получили возможность действовать в соответствии с надежным и вселяющим уверенность планом. Тогда как РККА пришлось приступить к стратегической импровизации. В такой ситуации крупные успехи обороняющейся армии, сколь бы сильной, умелой и стойкой она ни была, практически исключены. Если силы противников сопоставимы, а в нашем случае так оно и было, то сторона, подвергшаяся нападению, не может рассчитывать на резкий перелом в ходе борьбы. Действия обороняющихся обретают характер поэтапного разрушения замыслов противника, расшатывания его воли, нанесения ему максимально возможного ущерба. Стоит подобный комплекс факторов, нейтрализующих первичные преимущества агрессора, очень дорого. Платить приходится потоками крови, сданными землями, но другого выхода у народа, желающего жить по своим правилам, нет. В противном случае, народ ждет незавидная судьба, вроде той, что постигла французов в 1940 году.

Наши деды выбрали иной путь и согласились уплатить страшный налог кровью, гарантирующей потомкам право на самоопределение. Таким образом, советский конгломерат наций стал одним из немногих народов, сумевших без посторонней помощи выкарабкаться в будущее, сломав замыслы казавшегося несокрушимым врага.

Сегодня принято акцентировать внимание на цене, которую пришлось уплатить за конечную победу, в частности, летом 1941 года. И приуменьшать, и замалчивать таковую было бы кощунством и неблагодарностью, но автору представляется, что неплохо вспомнить и первые признаки победы, купленные за ту неслыханную цену. Иначе всенародные жертвы первых дней войны по достоинству не оценить. Свой первый бой Красная Армия приняла в худшей ситуации из возможных. Пехотные дивизии, призванные занять оборонительные позиции вдоль прикрываемой границы, к месту событий опоздали. До начала боевых действий пехоту концентрировали на некотором удалении от линии траншей, которые ей надлежало занять по приказу об отражении агрессии. А такового не последовало. И широко известная первая директива генштаба в этом смысле мало что меняла.

Пока отправленное в ночь с 21 на 22 июня распоряжение занять оборонительные позиции пробивалось по инстанциям, войска оставались на месте. В лучшем случае пехотные полки к началу вторжения находились по дороге к рубежам развертывания, и там же они попали под немецкий удар. Устойчивость пехоты в чистом поле заметно ниже, чем в окопах, что немедленно сказалось. Немцы с легкостью прорвали неподготовленную фрагментарную оборону советских дивизий и на интересующих их направлениях двинулись вперед, туда, где могучими клубками сворачивались оперативные резервы первого эшелона Красной Армии — ее мехкорпуса.

Следует отметить, что казавшаяся обреченной пехота, принявшая бой без взаимодействия и управления, редко с поддержкой артиллерии на необорудованных позициях, в ряде случаев оказала упорное сопротивление и, что главное, дивизии сохранили организацию и способность реагировать на изменения обстановки. Отчаянные усилия дивизий прикрытия выиграли время для организации реакции. На основе донесений частей, попавших под первый удар, в вышестоящих штабах стала вырисовываться предварительная картина происходящего. Излишний оптимизм внушало наличие мощных подвижных резервов, способных при грамотном использовании решительно переломить ход событий.

Удар растопыренными пальцами

В Москве отказывались верить, что альтернативы поэтапному разрушению неприятельских планов не существует, и уповали на быстроту и мощь контрударов, при этом экономили время на проверке информации, качество которой оставляло желать лучшего. Решения начали принимать на основе неверных или неполных данных, выдавая полевым силам заведомо порочные распоряжения. Частично сохранившаяся система управления позволила довести плохо взвешенные приказы до войск. Вечером 22 июня фронтовые органы управления получили директиву № 3, в которой было заметно стремление верховного командования применить кое-что из довоенных планов и попытаться обыграть противника в борьбе за темп. То, что при этом предстоит вести сложнейшие встречные бои, требующие особой тщательности координации усилий, хотя такой возможности уже не было, в ставке не знали. Мехкорпуса и избежавшие разгрома пехотные соединения получили приказы о контрударах с решительными целями.

Инициатива Кремля, толкнувшего мехкорпуса в наступление, была вредной сама по себе. К моменту получения штабами фронтов и армий приказа свыше, на местах успели по-своему оценить обстановку и отдать кое-какие распоряжения. Теперь эти планы надлежало срочно менять, ставя войскам новые задачи, подчас диаметрально противоположные первоначальным. На дорогах, где перемещались вводимые в бой резервы, произошла первая сумятица. Вылилось это вот во что.

В Прибалтике Северо-Западный фронт ген. Кузнецова имел наименьшие среди прочих ресурсы. Командующему удалось сохранить в руках нити управления войсками, но затевавшийся контрудар вышел слишком слабым. Из сил, предназначенных для реализации проекта московского начальства, совпавшего с идеей Кузнецова, собрать на исходных удалось лишь половину. Остальные подвижные части фронта втянулись в бои по воле немцев. Потому единственный поучаствовавший в ударе целиком 12 мехкорпус растаял, не добившись решительных результатов, хотя противника потрепал изрядно. В результате неоправданной траты подвижных резервов и неверной оценки поведения противника целостность фронта нарушилась. Нащупав перед собой брешь, танкисты из корпуса Манштейна 26 июня прорвались к Западной Двине, захватив в Даугавпилсе мосты, разом обесценившие значение естественного водного рубежа. То был потрясающий успех, но полностью реализовать заключавшиеся в нем возможности немцам не удалось. Состояние наступавших потребовало оперативной паузы для приведения войск в порядок. Пока нацисты "прихорашивались", Красная Армия воссоздала фронт, попытавшись сбить врага с двинского плацдарма. Ничего из этого не вышло, но главная цель была достигнута: танковую группу Гепнера на оперативный простор в ходе пограничного сражения так и не выпустили. В результате, основная масса советских войск, избежав окружения, сумела выбраться за двинский рубеж. Германские надежды разбить Кузнецова у границы исполнились лишь частично.

На Западном фронте в Белоруссии дела обстояли значительно хуже. В полосе обороны войск генерала Павлова нацисты применили свои основные силы. Им удалось осуществить замысел двойного охвата сил РККА сначала в районе Белостокского выступа, где в окружение попали армии прикрытия границы, а затем то же повторилось в большем масштабе. К 27 июня танковые группы Гота и Гудериана вышли к Минску, заперев во втором огромном котле 26 дивизий Павлова, что составляло около 2/3 сил, выделенных для защиты главного стратегического направления войны. Причиной тому, кроме объективного фактора силового доминирования немцев на западном участке фронта, явилось пассивное руководство обороной. Управление войсками Павлов сознательно не осуществлял, полагая, очевидно, что его приказы все равно будут запаздывать, если вообще дойдут до соединений, которые испытывали острый дефицит средств связи. В принципе, такое решение имело определенный смысл, позволяя командирам корпусов и дивизий переключиться с выполнения несбыточных пожеланий старших командиров на непосредственное противодействие возникающим угрозам. Но вместе с тем руководство фронта самоустранилось от попыток координировать усилия подчиненных, чем породило хаос, констатированный прибывшими из Москвы маршалом Шапошниковым и его помощниками.

Следствием больших потерь в первые часы войны, развала системы снабжения и управления фронта и эффективных действий немцев, выполнявших самую красивую часть своего плана, стала катастрофа. В немецких тисках, сжавших пространство от Белостока до Минска, осталось 340 тыс. обреченных бойцов Красной Армии, масса техники и огромные запасы снаряжения. Однако даже здесь при всей триумфальности нацистских успехов не все было однозначно. Ожесточенное сопротивление Красной Армии позволило половине ее бойцов выбраться из капкана и отодвинуться за спасительный рубеж Днепр-Двина, куда к 10 июля отошли 290 тыс. красноармейцев. План Барбаросса подобного не предусматривал, как не учитывал он и возможности, что окруженные русские дивизии в котлах поведут себя нетрадиционно.

Ярослав Гашек в бессмертном жизнеописании своего бравого солдата блестяще сформулировал мысль, отражающую суть европейской военной науки: "Часть, окруженная со всех сторон, должна сдаться". Немцы так и думали, но ошиблись. В РККА действовали другие правила.

Оказавшиеся в котлах советские дивизии, опрокинув устоявшиеся представления, сдаваться не собирались. Сохранив организацию и волю к борьбе, 26 соединений РККА продолжили сопротивление во вражеском тылу. Причем они отнюдь не намеревались вырываться на восток, а дрались на своих местах. Чтобы закрепить казавшуюся очевидной победу, германскому командованию пришлось бросить на уничтожение гигантского котла всю пехоту группы армий "Центр". Вместо того, чтобы двигаться к Москве вслед за своими танками, 30 пехотных дивизий вермахта занялись очисткой тылов. В белорусских лесах, которые в Берлине уже считали немецкими, пришлось драться за каждую рощу и хуторок и нести незапланированные потери. Но главное даже не это. Рассыпалась на глазах железная логика "блицкрига": пехота не закрепляла успех, достигнутый танкистами и моторизованными дивизиями вермахта. Те, в свою очередь, не чувствуя за спиной пехотной поддержки, начали притормаживать, давая противнику недопустимую передышку.

Возникшую паузу советское командование с успехом использовало. Пока германские пехотинцы ловили по лесам группы изолированных русских, ставка лихорадочно приводила в порядок войска за Днепром и активно пополняла их за счет армий второго эшелона. Сам факт наличия у русских стратегических резервов численностью в 70 дивизий носил характер сюрприза, об их существовании немцы понятия не имели.

К середине июля наиболее толковые из немецких генералов поняли, что происходит нечто очень нехорошее. Первоначальный расчет на полную победу западнее Днепра не оправдался. Предстояло воевать дальше, а как это делать, в плане "Барбаросса" не говорилось. Через две недели с начала войны скрупулезным генералам вермахта, почитающим устав и план, пришлось переходить к импровизации.

Заповедь мудрого китайца Сунь-Цзы, основавшего писанную военную науку и советовавшего в первую очередь разбивать планы врага, Красная Армия выполнила. Правда, громя германский суперпроект, РККА потеряла непомерно много крови, да и импровизировали немцы поначалу лучше, но наметившийся перехват инициативы того стоил.

На Украине в полосе Юго-Западного фронта ген. Кирпоноса события развивались не столь драматично, зато южный сценарий приграничного сражения вызывает наибольшую досаду. Дело в том, что в Галиции Красная Армия была, безусловно, сильнее вермахта. Группе армий "Юг" здесь противостояли войска самого мощного из советских фронтов. Под началом Кирпоноса числилось 32 стрелковых, 16 танковых и 10 подвижных дивизий конницы и мотопехоты. Вдобавок запаздывающее, в сравнении с немцами, начало активных действий Румынии высвобождало для содействия усилиям Кирпоноса еще 22 соединения, дислоцированных на румынской границе. Немцы, румыны и венгры совокупно не превосходили РККА в численности пехоты и имели втрое меньше подвижных частей. Между тем, задачи перед группой "Юг" ставились непосильные. Ей следовало обезопасить Румынию, сковав русских наступлением, вырваться на оперативный простор и создать угрозу Киеву, препятствуя отходу советских войск за Днепр. Естественно, плановая перегрузка сказалась. Немецкое наступление шло медленно, а танковой группе Клейста не удалось отыскать пути, выводящие на простор для блицкрига. Немцы наступали с оглядкой. Четверка советских мехкорпусов непосредственно у границы и еще пять на некотором удалении от нее могли в пыль растереть группу "Юг".

Но не растерли. Поначалу Кирпонос полагал, пользуясь отсутствием кризиса, планомерно оттянуть войска восточнее и, разобравшись в обстановке, раздавить нацистов. Однако здравомыслие командующего столкнулось со стремлением политического руководства армии действовать активно. Комиссаров поддержал нарком Тимошенко. Очевидно, в Москве полагали, что Юго-Западный фронт достаточно силен, чтобы разом переломить ситуацию. Фронт получил приказ собрать 5 мехкорпусов и ударить на Люблин для разрушения части коммуникаций группы "Центр". Сроки ставились невыполнимые. К вечеру 24 июня поставленной задаче надлежало осуществиться. Вообще замысел был красив, но совершенно не учитывал, что для удара корпусам, разбросанным по обширной украинской земле, потребно большее время для выхода на исходные рубежи. Чтобы Кирпонос не медлил, ему прислали надсмотрщика — Г.К. Жукова.

В результате, за соответствием действий фронта невыполнимому графику следил человек с железной волей. Потянуть время в спасительной волоките он Кирпоносу не позволил. В намеченный час контрнаступление началось, правда, не пятью, а лишь частью двух мехкорпусов, успевших в заданный район. Получилось, что в каждую конкретную минуту боя советские дивизии, атаковавшие поэшелонно, были слабее хиленькой танковой группы Клейста и сопровождающей ее пехоты. Это был не просто удар растопыренными пальцами, но каждый палец использовался поочередно. Результат не замедлил сказаться, корпуса были обескровлены без смысла. Единственной пользой оказалось то, что фронт оставили в покое, позволив заняться не "стратегией", но собственными насущными проблемами.

Крах блицкрига

Новое взвешенное задание на уничтожение группы Клейста привело к протекавшему с 23 по 29 июня знаменитому крупнейшему встречному танковому сражению в треугольнике Луцк-Ровно-Броды, где сошлись около 1000 гитлеровских и более 3000 советских танков. Сражение это РККА проиграла.

Основными причинами поражения были следующие. Во-первых, скверная работа авиации. ВВС РККА, многочисленные и сильные, оказались не готовы прямо содействовать наземным войскам. "Соколы" действовали по предвоенным схемам, пытаясь добиться господства в воздухе и нанести ущерб наступающим немцам, однако при этом авиация повсеместно забыла о таких мелочах, как ведение разведки в интересах собственных сухопутных сил и их истребительное прикрытие. Из-за этого штабы мехсоединений постоянно страдали от недостатка информации о направлении движения колонн противника, а войска — от ударов штурмовиков врага. Отсюда вытекала вторая проблема. Реакция советских штабов неизменно запаздывала. Пока готовили меры противодействия на одном из направлений, Клейст менял его, и советские дивизии били в пустоту или тратили горючее в бессмысленных маршах с одной позиции на другую. К примеру, 8-й мехкорпус накрутил по проселкам Галиции 500 км еще до встречи с противником. Этот марш категорически опровергает мнение о скверной подготовке советских танкистов, ибо был проделан блестяще. Но смысла в нем не было. Корпусу просто четырежды меняли задачу, что при неважном снабжении привело к потере части машин от дефицита ГСМ.

В бою советские мехкорпуса проявили себя двояко. Немцы всячески норовили избежать прямого танкового столкновения, так как знали, что непосредственные танковые поединки успеха не сулят. Потому, где могли, под гусеницы русских танков бросали пехоту. Сдержать бронированного тарана она не могла и не пыталась. Пехота вермахта расступалась, пропуская русских, а затем вновь смыкала ряды. Поскольку мотопехоты для удержания пробитых тоннелей у РККА не было по причине упоминавшего транспортного дефицита, успешные атаки кончались плачевно. У танков кончалось горючее и снаряды, получить которые было неоткуда. После чего только что азартно давившие врага танкисты бросали обездвиженные машины и превращались в очень слабую пехоту с пистолетами. Поскольку поле боя, как правило, оставалось за нацистами, эвакуировать технику, все повреждения которой ограничивались отсутствием ГСМ, возможности не было. И краса и гордость РККА списывалась в безвозвратные потери. Тогда как немцы свои подбитые машины обычно чинили и возвращали в строй.

Единственным, хотя и слабым, утешением для погибших на Украине мехкорпусов мог служить лишь приказ, разосланный в одной из немецких армий, предписывавший расстреливать трусов, бегущих при виде русских танков. Косвенно он свидетельствовал, что не все солдаты вермахта в июне 1941 года знали, что рейх выигрывает войну.

В стратегическом плане катастрофа на юге значения не имела. Войска на Украине полностью сохранили организацию и в значительной мере боеспособность. Окружений Кирпонос в приграничном сражении не допустил и отвел к линии старых укрепрайонов достаточно сил, чтобы создать нестерпимую угрозу для германских войск, действующих в центре советско-германского фронта. Интересным и необычным фактом является признание частью германских военачальников конечного успеха советской активной обороны на южном и северном направлении.

Так или иначе, большинство здравомыслящих очевидцев и исследователей сходятся во мнении, что "Барбаросса-план" затрещал уже в первую неделю войны и был исполнен лишь частично. Немцы еще ликовали, оценивая потери РККА и вермахта как 8 к 1, но исход войны уже стал неочевиден.

Разное понимание долга

Отмечаемое всеми упорство Красной Армии выгодно отличало ее сопротивление от того, что нацисты видели на Западе. Там дрались по правилам, а на Востоке без таковых. Показателен пример с фортом Эбен-Эмаэль, прикрывавшим важнейший участок германо-бельгийской границы. На обороне бельгийцы не экономили и возвели настоящее инженерное чудо. Внутри целого холма прорыли и забетонировали километры тоннелей, на поверхность вынесли бронеколпаки с десятками пушек и пулеметов. Непробиваемое подземное пространство населили гарнизоном в 1,5 тыс. солдат и завалили припасами на полгода активной обороны. Прочность форта была такова, что его защитники могли игнорировать даже близкий взрыв атомной бомбы хиросимского калибра. И что же? Когда форт стал мешать немцам, они высадили на его купол парашютистов. Человек 70. Те подорвали несколько огневых позиций. На все динамита не хватило. После чего гарнизон бельгийской цитадели, сочтя, что до конца исполнил свой долг, почетно капитулировал, открыв немцам дорогу прямиком в районы, где спешно разворачивались бельгийские союзники — французы с англичанами. Затем последовал закономерный крах.

В России было иначе. В районе Бреста 2 тыс. немцев двое суток брали каменный сарай, обороняемый гарнизоном из 43 человек. Взяли его, подтянув тяжелую артиллерию и сравняв постройку с землей. Неподалеку цитаделью стала даже не легендарная крепость, а брестский вокзал, защищаемый сводным отрядом в сотню человек. Вокзал, вблизи которого находилась станция, меняющая вагонную базу с европейской на российскую колею, имел стратегическое значение. И горстка его защитников, состоявшая из военных и гражданских, это понимала. Вокзальный подвал превратился в крепость.

Немцы нуждались в бесперебойной работе местного ж/д узла, но их попыткам наладить движение мешала стрельба из подвальных окон. Два батальона вермахта решили убрать "вокзальную занозу", начав правильную осаду объекта. Сначала, неся заметные потери, саперы принялись заваливать бойницы рельсами и шпалами. Не помогло. Защитники вновь и вновь находили щели, и стрельба по группам, ремонтирующим пути, возобновлялась. Гитлеровцы попытались ворваться в подвал, но были отбиты. Затем в подземелье пролился бензин. Начался пожар, к счастью, охвативший не все помещения.

Борьба продолжалась. После этого в подвал закачивали воду, сливали ассенизационные отходы. Но на решимость защитников не повлияло и это. Они держались по горло в зловонной жиже, где плавали трупы погибших товарищей, и сдаваться не собирались. А спустя неделю нашли неохраняемый выход и вырвались на свободу, до конца выполнив свой долг. И подобных примеров тысячи.

Из этих маленьких побед складывалась одна большая, первый страшный взнос за которую внесли те, кто дрался в июне 1941 года. Одной готовности к самопожертвованию бойцов первой военной недели вполне доставало, чтобы потомки вечно гордились своей историей. Однако они не просто жертвовали собой, они мастерски делали свою тяжелую, но очень нужную работу. Немцы впервые утратили моральное превосходство над противником, что и явилось началом конца гитлеризма.

Рекомендуемая литература

Бешанов В. Танковый погром 1941 года. М., 2001.

Вторая Мировая война 1939-1945. В 12 томах. М., 1975. Т.4.

Итоги Второй Мировой войны. Взгляд побежденных. М., 2003.

Лиддел Гарт Б. Вторая Мировая война. М., 2002.

Мировая война 1939-1945. М., 2000.

Поппель Н.В. В тяжкую пору. М., 2002.

Смирнов А.А. Брестская крепость. М., 1965.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=20012005105226&oldnumber=281