Картонные связи

Александр ДАВИДЕНКО

Музей-усадьба В. Борисова-Мусатова приютила небольшой арт-проект А. Трубецкова -- «Продолжение сна». Проект распадается на четыре составляющие части: фотографии, графику, «мотивы» и «интерактив».

В одной из комнат размещены неплохие фотографии окрестностей осенней Тарусы. Неприхотливые пейзажи отражают поэтическое восприятие засыпающей природы, которым, без желания эпатировать публику, как своим сокровенным, делится А. Трубецков. Эти фотоэтюды трогают, даже чаруют, несмотря на некоторые недочеты в кадрировании снимков и не всегда удачно скомпонованные задние планы. Здесь же представлены интересные, разноракурсные графические изображения надгробия В. Борисова-Мусатова работы А. Матвеева («Заснувший мальчик»), с декоративным фоном из цветных пятен. Этот художественный прием хорошо передает состояние летаргического сна, в который погружены природа и человек, ставший частью этой природы.

В другой части экспозиции продемонстрирована, скорее, игра в смыслы, нежели со смыслами. Трансформация исходных объектов, в качестве которых выступают известные полотна известных художников, как прием не нова. Достаточно вспомнить переосмысление героев произведений Д. Веласкеса, Э. Мане и др., осуществленное П. Пикассо, или Ф. Бэконом. Разрушая одну культурную ценность, они, силой своего гения, создавали новую. В нашем случае нет такого разрушения, как нет и созидания, хотя результат представляет интерес. Обращает на себя внимание работа А. Трубецкова по мотивам сразу двух художников, в которой слишком очевидна дисгармоничность планов: статичные, замершие в состоянии тихого восторга перед непознаваемой, но тонко переживаемой красотой окружающего мира фигуры переднего плана («Водоем» В. Борисова-Мусатова) и активный, динамичный, тревожный даже по колориту фон («Купание красного коня» К. Петрова-Водкина). Каждая из процитированных работ (кстати, все мои эпитеты относятся именно к оригиналам) имеет свою «единую меру условности всех компонентов картины» (В. Кандинский), но это разные меры, и насильственное их объединение имеет целью демонстрацию собственной находчивости, а не художественного вкуса. Находчивость следует отметить и в другой работе, напоминающей «Сбор винограда» (1907 г.) П. Кузнецова, где фигура, перенесенная с полотна В. Борисова-Мусатова, неотличима от парковой скульптуры как по форме, так и по цвету, в противоположность более живописному пейзажу. Но если эти работы действительно вызывают живой интерес, то «виньеточный фотосалон» оставляет чувство недоумения и даже сожаления. Живописный пассеизм как один из способов обобщения высказываний, высокая степень условности, свойственная символизму и характерная для творчества В. Борисова-Мусатова, разрушаются «веселым интерактивным действием», насильственным вторжением толпы хохочущих подростков в интерьеры «от Борисова-Мусатова». Они находятся с ним в явном антагонизме и выглядели бы гораздо органичнее в обрамлении из работ А. Самохвалова или А. Дейнеки. Призраки прошлого, мечтательная отрешенность, «опрокинутость» в вечность, одухотворенность образов В. Борисова-Мусатова конфликтуют с резвящимся молодняком, бесцеремонно подселенным волею А. Трубецкова на территорию Мастера. Возможно, именно этот конфликт, а не диалог и являлся целью проекта, но вряд ли стоило называть его художественным.

Удивительно, но надуманный «интерактив» сыграл дурную шутку с А.Трубецковым, поместив его самого в китчевые декорации провинциального фотоателье начала ХХ века, показав всю искусственность созданной им конструкции «Я и В. Борисов-Мусатов». Связи оказались картонными.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=21112006115723&oldnumber=374