«Дон Жуан». Взгляд изнутри

Беседовала Светлана ТЕНЕТКО

Мольеровский «Дон Жуан»

в постановке «Теремка» разрушает привычное представление о главном герое, с одной стороны, и дает возможность увидеть настоящего Мольера – с другой. Мольер сложен и одновременно интересен тем, что, несмотря на кажущуюся тяжеловесность, в нем можно каждый раз открывать все новые и новые пласты.

О проблемах выбора и поисках героя мы говорим с создателями «Дон Жуана»: режиссером-постановщиком, заслуженным деятелем искусств РФ Геннадием Игоревичем Шугуровым, заслуженной артисткой РФ Татьяной Петровной Кондратьевой (Донна Анна), Алексеем Усовым (Дон Жуан).

Корр.: Почему вы решили обратиться именно к мольеровскому «Дон Жуану»?

Г. Шугуров: Сложилась такая ситуация, что сегодня вдруг все театры обратились к классике. По сути это хорошо, но опять же задаешь себе вопрос: кому это нужно? Наверно, мы, театры, считаем, что это нужно нашему зрителю. Но прежде всего – и это немаловажно – это все нужно нам самим. Потому как не случайно такая вот штучка выплыла: и драма, и ТЮЗ, и мы туда ринулись, ринулись головой в омут. На фоне всего происходящего в культуре, искусстве понимаешь, что, наверное, искать-то для ума-разума и души можно долго, и так кучу и не разгрести. И поэтому единственный живой глоток это вот – в классике, в действительно великих созданиях.

Почему «Дон Жуан» и именно Мольера? Я уже пытался задаться этим вопросом. Знаете, мне нравится отсутствие социальных моментов. У Мольера они есть, но не так ярко, как у Булгакова и у других. Мольер выдержал испытание временем, можно так сказать. Но его мысли и идеи, выраженные в последнем монологе Дон Жуана, нисколько не устарели. Странно... И все это зависит не от смены эпох, строев, условий, а говорит о том, что человек, по сути, не изменился. Нас и меня в первую очередь тронул последний монолог Дон Жуана, и от него все пошло раскручиваться: можно ли жить в лицемерии и лжи, сохраняя видимость связей. Или превращать то светлое чувство, к которому стремится человек, в обыденное и привычное. Да, можно найти общий язык, но... (Для этого мы используем немного текста из пьесы Б. Шоу «Человек и сверхчеловек», – Дон Жуан в аду, к нему приходит Донна Анна уже старухой. И там есть слова о том, что живут же люди – мужчины, женщины – семьями и приятно считают друг друга друзьями, товарищами, кем угодно, но вдруг забывают о том, чего хотелось). Реальность сильнее. Но все-таки жить во лжи, в лицемерии как-то не хочется и против этого хочется бороться. Против этого боролись все-все-все и не побороли.

И еще почему Мольер? Меня интересовал такой вопрос: чем же Дон Жуан хуже остальных? Что, все святые, присутствующие вокруг него? А он один, значит, вот такой причиняющий беду, несчастья грешник? Ничего подобного. Все не без греха, и если это не очевидно здесь, в действиях, то в голове и в мыслях также грешны. Потому что они – люди. Другое дело, что он откровенно признается: нет – значит, нет; да – значит, да. А остальные терпят. Чем же они лучше? Тем, что терпят жизнь в нелюбви, в мыслях держат греховные фантазии. Нет, все окружающие его такие же. Только вот он осмелился говорить напрямик и правду. Неприятно? Да.

Еще один момент: когда мужчины и женщины относятся друг к другу как к закономерности, вот тогда все и кончается. Когда человек чувствует себя собственником другого, вот тогда любовь, чувства исчезают. Мужчина превращается в мужика, женщина – в бабу. Вот мы против этого должны быть.

Корр.: Трудно было работать с текстом Мольера?

Г. Шугуров: Очень трудно. Мы, конечно, адаптировали пьесу для нашего театра. Но трудно было работать не с текстом, а с самим героем. Было так трудно, как никогда в жизни. Одному из коллег сначала хотел написать: «Борюсь с Дон Жуаном», а несколько дней назад я бы мог сказать: «Мне кажется, я его поборол».

Вот я актеру говорю: ты читай внутри монолог Гамлета «Быть или не быть», он про это: почему жизнь не складывается, почему же она не удалась, почему все от него чего-то хотят и требуют. Да, он подчиняется. Но он не удовлетворен такой жизнью. Да, он видит вокруг ложь или желание, чтобы и он лгал. Единственное, что в нашем спектакле честно – это смерть. Она не может солгать. Правдивее ее ничего не может быть в жизни. Это конец лжи, может быть, и начало правды.

Корр.: Алексей, Вам помогает этот монолог?

А. Усов: Да, это помогает. Получилось так. Мы как бы так не хотели. А в процессе репетиции, первых показов премьерных получилось, что все-таки он родственная душа Гамлета. Очень похоже, как бы то же самое получается.

Корр.: Кого у вас больше – Дон Жуана или Гамлета?

А. Усов: Гамлета, конечно.

Корр.: У Мольера не только тяжелый язык, нагроможденные монологи, у него ведь существует не один пласт, и эти пласты наслаиваются друг на друга. И для того, чтобы докопаться до истиной сути, нужно пройти через все эти пласты.

А. Усов: Да-да, этому было выделено очень много времени, мы очень боролись, мы хотели победить Дон Жуана. Чтобы найти его суть. Не то, что написано, что вот он – любовник, обольститель, красавец и все женщины сразу готовы отдать ему все. Мы хотели как раз найти его настоящую суть. Это очень сложно было сделать. Но эта проблема была наша на 30 %. Остальное, конечно, режиссер, который взламывал такие пласты, такие предлагал вещи, такие открытия смысловые делал, что волосы дыбом вставали. И это, конечно, его заслуга.

Корр.: Геннадий Игоревич, Дон Жуан для Вас комический в нелепом существовании или трагический персонаж?

Г. Шугуров: Скорее всего, трагический. Да, акценты, может быть, мы переставили. Здесь и отец его, который сам живет в общем-то не без греха, и по сути отцу наплевать на все, что делает Дон Жуан. У нас отец формально его журит, потому что надо, формально благодарит. Он занимается своими делами. Так происходит и в нашей жизни в отношении молодых людей. У нас Дон Жуан не в классическом понимании, как делали куклу в образцовском театре по портрету Михаила Боярского. Нет, это не есть стать, не романтический какой-то несчастный герой, нет. Он довольно современный юноша: страдающий, мучающийся над проблемами своими, так же, как и сегодняшние молодые ребята. По сути, они несчастны.

Говорят о национальной идее, но идея может быть сформулирована, а реальность сильнее. И они это видят, видят ложь, несправедливость.

Корр.: Ваш Дон Жуан не самовлюбленный беспринципный эгоист, а жертва?

Г. Шугуров: Он не жертва, он пытается бороться, но подчиняется. Так хотят – пожалуйста. Он не говорит никогда правду. Он правду говорит один раз, по сути, развернуто в своем монологе. Если он говорит Сганарелю о своих принципах жизненных, то с чего это вдруг барин будет философствовать и открывать душу слуге? Конечно, он говорит неправду, он не может ему сказать то, что с ним творится, да тот и не поймет.

Корр.: Алексей, а какой Дон Жуан у Вас?

А. Усов: Мой Дон Жуан неоднозначный. Для меня это Гамлет, это Печорин, это человек не привычный нам штамп – Дон Жуан-любовник, Дон Жуан-обольститель. Для меня это человек со своим богатым внутренним миром, который постоянно борется с собой, пытается найти выход, пытается сбросить с себя клише, штампы общества, которые ему навязаны уже с рождения, ну и в конце концов он, конечно, с этим не справляется. Дон Жуан для меня честный человек – перед собой, перед обществом. Это борец с собой.

Корр.: Вы считаете, что Ваш герой цельная натура? Он самодостаточен?

А. Усов: Нет-нет-нет. Как раз вот не случилось в жизни этого. Для меня это юноша, молодой человек, студент. Это, так скажем, те, кому адресован мой персонаж. Да, у него не случилось в жизни того островка, он не нашел (я не знаю, уместно ли так сказать) пути своего, где было бы ему хорошо, он как бы не смог найти. Оно, наверняка, где-то было рядом, счастье, где-то была любовь настоящая, но он не смог. Не смог, потому что был с собой честен на сто процентов.

Корр.: Значит трагедия Дон Жуана в его честности?

А. Усов: Нет, трагедия не в нем. Как я понимаю, наш спектакль адресован не донжуанам, которые есть среди молодежи, а адресован обществу, которое наставляет эти штампы и стереотипы. Трагедия не в нем, трагедия в людях, которые не могут принять его настоящее лицо. На него навалилось это все: везде, отовсюду, и он не может с этим справиться. Вот в этом его трагедия, его человеческая слабость, она, конечно, есть.

Тут все неоднозначно, всего так много, и так много мыслей по этому поводу возникало всегда, когда мы работали. И в обществе проблемы, и Дон честен – вот и трагедия. Где-нибудь соврал и жил бы с этой женщиной – Доньей Эльвирой, богатая, хорошая семья, жил бы с ней спокойно, и пускай нет любви. Но нет, ему же нужно уехать, поскольку он понимает, что он ее не любит. И вот тогда он ее бросает, покидает – это честность? Я думаю – да. Он уходит не к другой женщине, не куда-то там за богатством, а уходит, как бы отстраняется, в никуда. Только потому, что он знает, что нет настоящей любви. Значит, получается, что он понимает ценность этого чувства.

Корр.: Татьяна Петровна, Ваш персонаж появляется в начале и остается на сцене на протяжении всего спектакля. Немного странная невеста является олицетворением судьбы, призраком донны Анны, роком?

Т. Кондратьева: Вообще, это донна Анна в аду. Но это, наверное, смерть. И смерть не лжет. Для меня эта работа оказалась настолько удивительной, потому что она была сделана всего за несколько дней.

Два года назад мне Геннадий Игоревич сказал, что будет сцена донны Анны из пьесы Б. Шоу «Человек и сверхчеловек», и я на протяжении этих лет читала эту пьесу. Но там такие маленькие кусочки, и думала: как это будет решено? Но сначала думали, что мы будем делать с Дон Жуаном. Потом, когда Геннадий Игоревич со всеми молодыми актерами отрепетировал. 9 мая я первый раз была вызвана на репетицию.

И оказалось, что монологов донны Анны нет. Вот с 9 мая по 14 с Геннадием Игоревичем (он , конечно, больше репетировал) и с помощью зав. литературной частью Евгении Петровны я составляла монологи для донны Анны. За это время, буквально за 3–4 дня, было столько книг перечитано, я искала женские монологи, которые бы могли выразить суть моей героини. Потому что для себя я ее определила как «вечную невесту». Поэтому искали монологи и в письмах Цветаевой, и у Цвейга, и у Бомарше, у кого мы только ни искали. И эти монологи были составлены буквально из предложений – из одного, другого, третьего произведения.

На сегодняшний день не все монологи вошли в спектакль. Мы не успели этого сделать, потому что времени очень мало, но, тем не менее, Геннадий Игоревич сказал, что мы будем расширять этот спектакль. И я с нетерпением жду момента, когда мы опять приступим к этому спектаклю, потому что для меня эта роль настолько необычна и важна. Не только потому, что ее нужно было делать на 3–4 дня, когда ничего нет. Но, тем не менее, работать было очень интересно. Получилось так, что здесь столько моего: в литературе я искала то, что близко мне и моей героине. Работать безумно интересно.

Корр.: Получается, что Вы не только сыграли роль, но и сами же ее для себя и написали.

Т. Кондратьева: Ну да. Было найдено и написано, наверное, монологов 30, и, конечно, Геннадий Игоревич отбирал, пробовал этот туда, этот сюда.

Корр.: Вам понравилось то, что вы сейчас сделали? Довольны ли Вы тем, что получилось?

Г. Шугуров: Мне понравилось, что я, кажется, нашел позицию Дон Жуана. Мы до конца очень тяжело шли. Все-все-все репетировали, а позиция не определялась. Актер так мучился, подчинялся, а потом вдруг все нашлось. Мне кажется, вот это главное. Позиция: он – личность.

А. Усов: Мне трудно. Я нахожусь внутри происходящего и я не могу изнутри сказать: «Да, я собой доволен, потому что я что-то такое там сделал...». Я не могу понять, я нахожусь внутри материала до сих пор. Наверное, пройдет время, кто-то что-нибудь скажет, какие-то оценки пройдут критиков, тогда можно будет анализировать. А сейчас это очень сложно сделать. Все-таки хотелось не просто покрасоваться и показать себя и актерское мастерство, а чтобы это повлияло на зрителя. И это главная моя цель. А если этого не произошло, то чего же довольным собой быть?

Т. Кондратьева: Нам этот спектакль безумно нравиться. Наш художник Михаил Гаврюшов делал фотографии и на репетициях, и на премьере, и когда мы посмотрели их, то увидели, что ни на одной нет «мертвого» лица. Лица настолько заряжены энергетикой. Мы смотрим и думаем: «Боже, неужели мы так работаем!» Мы в это даже не могли поверить.

Знаете, мы играем как бы и Мольера, но настолько точно распределены роли в спектакле, что здесь мы играем и самих себя, мы играем наш театр, то, что нас окружает. Это так близко и современно, вдруг Мольер оказался для нас очень близким и родным. Несмотря на то, что спектакль очень тяжелый (в плане исполнения) и эмоциональный. Каждая сцена, даже эпизод – это выплеск у актера. А мы сейчас зашли за кулисы в актерскую и все говорим: «Сейчас бы вышли и еще сыграли». Вот играли бы его каждый день, настолько он нам всем нравиться. Мне, конечно, очень приятно, что я работаю со своими ребятами, от них идет такая энергетика, такое тепло.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=3062008102956&oldnumber=445