Отстраниться, чтобы увидеть

Виталий ШЕЙКО

По следам выставки художника-графика В. Гордиаса

в «Белой галерее»

Вечером 11 июня мне довелось быть на открытии выставки в стенах «Белой галереи» саратовского графика Владимира Гордиаса, творчество которого я ранее наблюдал не раз в выставочном зале Союза художников, в издательстве «Земского обозрения».

И сразу же я оказался внутри события, которое никак не вписывается в привычные представления о почти уже ритуальных формах презентаций перед введением в лоно творчества. Согласитесь, что чаще всего это напоминает выверенный, как механизм часов, монашеский ход, с немножко ошалелыми и всегда чего-то ожидающими зрителями перед началом красочного действия. Здесь же я попал в живое человеческое пространство, пронизанное то стушенными, то взрывными джазовыми ритмами и мелодиями, рождаемыми саксофоном и клавиром, удивительным образом совпадающими с динамикой и образностью работ художника; с вплывающими стихами Пастернака и Окуджавы, (иначе не скажешь про естественность и пластичность вступления в ткань действия известного знатока поэзии, чтеца и художника Майи Ромадановой), тоже перекликающимися с особенностями творчества и жизни автора выставки; размышлениями об органике художественного творчества саратовского мастера графики, педагога Морковина В.; суждениями о сущности творчества, высказанными ценителем искусства и коллекционером, народным артистом Львом Гореликом, сопровождаемые свойственными ему ироническими ремарками о том, что настоящий художник должен обладать своим неповторимым языком, своей, присущей только ему образностью, что в полной мере относится к творчеству Гордиаса, которое ему очень импонирует.

Затем прозвучали эксцентрично-ироничные, сопровождаемые театральными эскападами, комментарии самого художника к еще бытующему воззрению на труд художника, как на легкий вид занятий, напоминающий чириканье птички, заключившего сказанное строчками стихов Юнны Мориц:

Трудно светиться и петь нелегко.

Там, где черемуха светится пышно,

Там, где пичужка поет высоко,

Только и видно, только и слышно:

Трудно светиться и петь нелегко.

Находящиеся здесь люди оказались вовлеченными в процесс общения с искусством и в диалог с автором выставки. Вот так в стенах «Белой галереи» возникла музыкально-художественная гостиная, за которую так ратовал Л. Горелик.

Пассы художника с зонтиком под аккомпанемент джазовой мелодии, имеющие прямую связь с его творческим кредо, выраженном в виде графического образа, приведенного в заставке, – это не самодовлеющий образ, призванный убедить в каких-то исключительных качествах автора, это знаковый символ его подхода к творчеству (как он сам это понимает): отстраниться, оторваться от уз предметного мира, увидеть его целостным, почувствовать его энергетические импульсы, уловить их и передать в художественной форме. И это ему удается. И удавалось еще в монохроматической графике, представленной в 2002 г. в выставочном зале Союза художников. В реакциях зрителей и прессы на выставленные работы отмечались импульсивность, энергетизм, острое чувство жизни, ясно выраженный индивидуальный почерк автора. Скорее всего, это не почерк, а наиболее соответствующий личности художника способ, с помощью которого жизненные впечатления обретают художественную форму.

В чем же заключается этот способ, который уже в цветной графике сегодняшнего дня наполнил представленные работы зарядом почти взрывного заразительного оптимизма? Это, как я понимаю, прежде всего фиксация графическими прикосновениями сигналов предметного мира или собственного сознания, вместо прямого и детального выстраивания предмета или образа.

Обратимся к некоторым листам из цикла московских городских пейзажей. Мы видим, вернее, ощущаем в выхваченных фрагментах напряжение и динамику городской жизни, воспринимаемых с чувством вовлеченности в этот пульсирующий мир. Интересным является то, что в подобных работах, как подмечают зрители, угадывается география места, хотя в них зачастую отсутствуют конкретные приметы. Это относится к работам, выполненным не только в Москве, но и в Германии, Литве, Саратове, Хвалынске и других местах, тоже представленным на выставке.

Но наиболее притягательными, по-моему, являются работы, связанные не только с прямыми натурными впечатлениями, но и с внутренними переживаниями автора. К ним относятся работы с такими названиями, как «Видение», «Безудержная радость», «Эх, улететь бы», «Двое из света», цикл с лошадками…

Любимые для художника темы с лошадками подпитываются общением с этими удивительными существами на московских ипподромах и в конюшнях. Наездники и кони представлены в работах, как единые образы, символизирующие слитность, неразрывность человека и природы, решенные, как всегда, в ироничных, упрощенных формах, исполненных, тем не менее, жизненной убедительности и в сочных, акварельных тонах, радующих глаз.

«Видение» же – как видение: несколько точных лаконичных прикосновений пера к бумаге, несколько как бы случайных (но тоже точных) цветовых пятен, и поплыл сквозной волнующий, трепещущий, зыбкий и притягательный образ непостигаемой и таинственной всадницы. А может быть, это и не всадница, а просто душа человеческая.

«Безудержная радость» – работа, показательная для сегодняшнего Гордиаса. Рожденный фантазией автора, как говорят нынче, виртуальный, иронично жизненный образ смешного, ошарашенного жеребенка, который одержим таким безудержным счастливым чувством жизни, какое бывает у нас, людей, когда мы побеждаем в своей судьбе трагические ситуации. Кстати говоря, акварельные гаммы также сумасшедше радостны.

Первотолчком для автора послужил рассказ И. Бунина «Хороших кровей». Коновал, конский лекарь, избавлял молодую кобылицу от дурного зуба: «кобылка забилась, заметалась, разбрасывая во все стороны мерзлую землю, мерзлый помет из-под блестящих подков». Когда дело кончилось, «кобылку отпустили, распутали, она долго лежала, потом разом рванулась, вскакивая, но справилась и, вскочив, легко побежала в денник. Там она крепко встряхнулась, как собака, выскочившая из воды. «Свят, свят, свят, – сказал Липат (коновал), не спуская с нее блестящих, радующихся ее силе, молодости и красоте глаз. – На доброе здоровьице!» Последние слова можно отнести и к художнику.

Гордиас, при всем своеобразии художественного языка, не претендует в своем творчестве на уникальность, он просто обладает способностью остро ощущать жизнь и передать (или воссоздать) ее в своем личностном измерении.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=2072008153412&oldnumber=449