Чтоб архитектор не стал швейцаром

Записала Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ

Эту беседу с главным архитектором города Владимиром Виричем я предвкушала давно. Может быть потому, что ему, в высшей степени публичному человеку, привыкшему отвечать на любые журналистские вопросы, таких вопросов попросту не задают. Перед началом нашего разговора он и сам этому удивился. Ведь предложенная «Богатеем» тема наболела не у него одного.

Корр.: Владимир Григорьевич, и строители, и сами архитекторы в один голос жалуются на недостаток в Саратове квалифицированных специалистов в области проектирования. С чем, на Ваш взгляд, связана столь тревожная ситуация?

В. Вирич: В этом вопросе есть два основополагающих аспекта. Во-первых, начался процесс дифференциации архитектурной профессии. Это важный момент, который пока еще не вполне осознается общественностью. Во-вторых, сыграл свою роль период неразберихи девяностых и начала двухтысячных годов, с его становлением федерального законодательства, которое и по сей день окончательно не сформировалось. Это юридическое дерганье очень плохо отразилось на процессе подготовки кадров.

Корр.: Каким образом?

В. Вирич: Выстроенная годами система начала кардинально меняться. В 60–80-е годы существовала четкая взаимосвязь между подготовкой кадров в вузе и проектным производством. Например, во времена моей учебы в Московском архитектурном университете существовал своего рода «институт рабства». Студенты младших курсов приходили к старшекурсникам и совершенно безвозмездно помогали им делать проекты. На вручении дипломов моему курсу ректор института сказал, что диплом не есть подтверждение квалификации архитектора, а есть всего лишь разрешение архитектору профессионально заниматься проектированием. Ведь проектирование – это такой процесс, научить которому в том понимании, в котором мы привыкли учить читать, писать, считать, нельзя. Он постигается длительной практикой, если не в течение всей жизни. К сожалению, этот фундаментальный момент сейчас выбит как из сознания молодежи, так и из сознания тех, кто эту молодежь обучает. Не секрет, что преподаватели вузов сами по большей части являются выпускниками этих же вузов. Не имея никакой реальной проектной практики, они начинают готовить специалистов, сознание которых изначально замкнуто в вузовской системе.

Корр.: Можно ли как-то повлиять на эту ситуацию?

В. Вирич: Дело в том, что градостроительного образования как такового вообще не существует и, к сожалению, никогда не существовало. Характер нашей деятельности – подчеркнуто межотраслевой и находится на стыке всех знаний. И это в вузе абсолютно не преподносится. Я в основном занимаюсь городским планированием, но в дипломе у меня написано «архитектор». А должна стоять другая специальность: «городской планировщик» или какая-либо калька с английского. Интересно, что некоторые вузы сейчас все же пытаются преобразовать градостроительную профессию. Но это вовсе не архитектурные вузы. Среди них, например, Московская академия народного хозяйства им. Плеханова.

Корр.: Иными словами, сегодняшние выпускники того же политеха абсолютно не пригодны к практической деятельности?

В. Вирич: Мы с ними говорим на разных языках. Зачастую я не могу понять их чертежи: это просто цветные картинки, сделанные на компьютере. И уровень мышления у большинства абсолютно зашоренный. Они любят какую-то свою идею, и им нет дела до городского контекста. Они не понимают, что помещают свое здание в уже сложившуюся городскую среду в виде элемента этой среды, в любом случае соподчиненного ей.

Корр.: Компьютеризация архитектурной профессии пошла ей на благо?

В. Вирич: Я застал этот переход от рейсфедера и, позднее, рапидографа, который надо было заправлять тушью через каждые три минуты, к компьютеру. Это, безусловно, большое достижение, но нельзя воспринимать компьютер как некую панацею. На самом деле это такой же инструмент для черчения, как и рейсфедер.

Корр.: Получается, компьютер упростил процесс проектирования?

В. Вирич: Скорее, обезличил его. Он напрочь убил такое понятие, как архитектурная графика. Раньше мне было достаточно открыть проект, чтобы, не глядя на штамп, сразу понять, кто его сделал. У каждого архитектора был свой индивидуальный графический почерк. На современных чертежах этого и близко нет.

Корр.: Может быть, молодежи не хватает не только опыта, но и терпения? Хочется получить все и сразу?

В. Вирич: Архитектурное образование на пятьдесят процентов состоит из практической проектной деятельности, которая даже физически очень тяжела. Всегда считалось престижным, если студент, особенно старших курсов, параллельно с учебой где-то работал. Даже не ради денег, потому что архитектурная деятельность никогда не считалась коммерческой, а ради постижения практических навыков, научиться которым в вузе нельзя. Я во время учебы прошел многие центральные московские институты: и «Гипрогор», и «ЦНИИградостроительства», и «Промстройпроект», и «Моспроект» и даже «Военпроект». Отсутствие сегодня такой практики обесценивает профессию. Одновременно идет процесс обесценивания профессии сверху, со стороны государства. Примером тому стала отмена лицензирования архитектурной деятельности. По сути дела, сейчас генеральным планом города может заниматься парикмахер, швейцар … Кто угодно. Как такое произошло, я не понимаю. Я окончил институт и официально начал работать с 1984 года. И только через десять лет позволил себе подать заявление на вступление в Союз архитекторов, уже после того, как несколько лет проработал главным архитектором проекта генплана города, выпустил и защитил концепцию генплана и множество других работ. Я знал, что это сообщество профессионалов, в которое, перед тем как войти, нужно постучаться. А сейчас саратовская областная организация стала одной из крупнейших в Поволжье. В последний прием я даже ушел из комиссии, потому что не мог в этом участвовать. Ну как можно поступать в Союз архитекторов с каким-то коттеджем или с какими-то рекламными картинками?

Корр.: И принимали?

В. Вирич: Принимали. Аргументировали это так: «Это же наши девочки, мы их учили». Опустив градостроительную профессию на уровень муниципалитетов, государство тем самым очень сильно ее принизило. И в определенном смысле она перешла в ранг обслуживания. Когда-то в Союзе архитекторов существовал лозунг, предписывающий архитектору изжить из себя следование принципу: «Чего изволите?». Конечно, профессионал решает проблему заказчика. Но одновременно, в силу своей гражданской и культурологической, профессиональной позиции, его сдерживает, корректирует. А сейчас архитектор часто выступает в роли того же парикмахера, интересующегося: «Как Вас подстричь?»

Корр.: Не очень хорошего парикмахера, кстати, потому что профессионал никогда не задаст такого вопроса…

В. Вирич: На Западе профессия архитектора давно дифференцировалась и разошлась по направлениям. Там есть планировщики, которые занимаются градорегулированием, строительной документацией, законодательством, городским хозяйством, наконец. Это отдельная профессия, и мы в этом все больше убеждаемся. Есть архитекторы, которые занимаются определенными объектами. Есть декораторы интерьеров, которые не являются архитекторами и не могут выполнять их функции. У нас же все перемешалось. Серьезные архитекторы оказываются на одном уровне с девочкой, которая сделала пять ларьков, три коттеджа и две квартиры. Они, с точки зрения Союза, абсолютно равные величины.

Корр.: Система окончательно изжила себя с развалом в Саратове крупнейших проектных институтов?

В. Вирич: Это уже другая проблема. Как только у архитекторов появилась возможность организовывать альтернативные планировочные и архитектурные мастерские, частники, как грибы, облепили крупнейшие институты и, в конечном итоге, задушили их.

Корр.: Конкуренцией рыночных отношений?

В. Вирич: Я бы не стал называть это конкуренцией. Во всяком случае, в плане качества, потому что это вещи несопоставимые. А строилось это соперничество примерно так. Заказчик приходил в институт, где ему предлагали комплексный подход к созданию проекта, начиная от эскиза и заканчивая рабочей документацией, авторским надзором, ведением стройки и т. д. Когда ему говорили, сколько это будет стоить, он хватался за голову. И шел к человеку из того же института, но который уже имел свою фирму. А тот брался за проект за меньший гонорар. В результате профессионалы были вынуждены перебежать из институтов в частные мастерские, а на их место пришла молодежь, уже не способная чему-либо научиться, потому что связь между поколениями прервалась. Колоссальной утратой для нашего региона стал развал «Промпроекта», крупнейшего института, который имел в своем составе отдел территориальных функций. Из него ушла большая когорта профессионалов, не оставив после себя достойной смены. По сути, институт остался лишь на бумаге. И теперь вот уже много лет мы вообще не занимаемся проблемой размещения производственных сил. В «Гражданпроекте», правда, сформировалась хорошая школа объемного проектирования. Однако в свое время отдел генерального плана в этом институте состоял из сорока человек. Сейчас в нем осталось восемь-девять специалистов.

Корр.: А не приспособилась ли в какой-то степени ситуация к существующей потребности?

В. Вирич: Очень может быть. В Саратове нет крупных объектов, мы почти ничего грандиозного не проектируем. Есть только редкие примеры, такие, как новое здание ТЮЗа. Если появятся деньги, этим объектом опять начнут заниматься. Другое дело, что в Саратове нет ни одного архитектора, которому можно было бы это поручить. Сейчас перед городом стоит проблема размещения мощного стадиона. Но в Саратове, опять же, нет специалиста с опытом проектирования подобных сооружений.

Корр.: Для этих целей городу придется приглашать профессионалов со стороны?

В. Вирич: Безусловно. И это абсолютно нормально. Но приглашенным специалистам придется действовать в тесном союзе с местными архитекторами, потому что у «варягов» никогда не будет личностного отношения к проектируемой территории.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=15102008170549&oldnumber=453