И. Корнилов: «На поэта или писателя выучить невозможно»

Татьяна САУХИНА

В 1965 году, навсегда распрощавшись с журналистикой, собственный корреспондент «Комсомольской правды», будущий писатель и лауреат Всероссийской литературной премии имени

А. П. Чехова Иван Корнилов ушел работать дворником детского сада. Столь мужественный поступок был вызван потребностью заниматься настоящей литературой, требующей и времени, и сил. Создав не одно замечательное произведение, Иван Михайлович вскоре понял, насколько необходимо находить и поддерживать молодые таланты. И 30 лет назад создал первую в области литературную студию.

Корр.: Иван Михайлович, Вы не одно десятилетие руководите литобъединением в Саратове. В 90-х годах по известным причинам в деятельности студий молодых и начинающих литераторов была долгая пауза. Сейчас, судя по всему, для таких объединений наступает новая точка отсчета. Что, на Ваш взгляд, положительного из советской поры нужно взять в век XXI для учебы писателей? И можно ли вообще «выучиться на писателя»?

И. Корнилов: Многие считают, что если ты руководитель студии, значит, ты учитель, мэтр. Но еще в 79-м году, когда я только-только начал работать с творческой молодежью, а это происходило интуитивно, подчас путем проб и ошибок, сразу установил для себя: я не учитель. На поэта или писателя выучить невозможно. Напротив, бывают моменты, когда сами студийцы обогащают меня. Недавно Татьяна Наянова написала роман, где подняла такой исторический пласт, о котором я и не подозревал. Чтобы дать ей аргументированную рецензию, мне самому пришлось месяц просидеть в библиотеках. То есть Таня в данный момент научила меня больше, чем я ее. Или Наташа Кнушевицкая – буквально на днях получила премию Маршака. Знаете, у нее такие непосредственные детские стихи. И как я ее научу? С моей точки зрения, самое главное для руководителя литературной студии – создать среди этих людей такую атмосферу, которая позволяла бы им полнее раскрываться как глубоким творческим личностям.

Любой поэт для меня интересен тем, что видит мир по-своему, так, как не вижу его я. Один французский художник, не помню кто, изобразил лондонский туман. Не серо-голубую завесу, которую привыкли видеть англичане, а совершенно другими красками, и лондонцы вдруг обнаружили, что туман, оказывается, не такой мрачный и унылый. Так и поэт. Да, из нашей студии вышло 16 членов Союза писателей, но оригинальных авторов – единицы. На сегодня это Валерий Кремер и Михаил Муллин. Из молодых поэтов – Алексей Солодов, Глеб Петров, Василий Реснянский. Не так уж много сильных поэтов, но так было всегда.

Корр.: Сейчас стало модным издавать книги всем, кто мало-мальски умеет составлять предложения...

И. Корнилов: В прошлом году наши студийцы выпустили 21 книгу. Красивые, красочные, прекрасно иллюстрированные. Но в большинстве случаев я не могу назвать среди них авторов, кому, что называется, Богом отпущено сказать что-то свое, сильно, оригинально. Одна женщина издала прекрасную в полиграфическом исполнении книгу, в которой есть такие строки: «Ну, не сильна в стихах я, не сильна». Она сама все за себя сказала. Но, тем не менее, на вопрос, стоит ли ей писать дальше, я ответил: стоит. Почему? Потому что своими стихами она никому не мешает и дорогу никому не перебегает, а кроме того, я вижу, что женщина неустанно работает над собой, пытается совершенствовать написанное. Есть такие руководители студий, которые открыто советуют бросить сочинительство и больше никогда к нему не возвращаться. Но творческий человек – это особый мир, настолько тонкая материя, что одно необдуманное движение способно его уничтожить. За 30 лет работы студии не стало уже 11 человек, некоторые закончили жизнь трагически.

Еще в 70-м году, во время поездки делегации саратовских писателей в Днепропетровск, Федор Залата, возглавлявший региональное отделение Союза писателей, рассказал историю, которую я никогда не забуду. Одному инженеру, страдающему графоманией, он посоветовал бросить литературу: дескать, Вы прекрасный человек, редкий специалист, но писатель из вас никуда не годится. Через три дня этот человек повесился. У него не было ни жены, ни детей – никого и ничего, кроме тех тоненьких исписанных тетрадей, которыми он дышал. И я определил для себя в тот момент: если у человека не получается, надо показать это незаметно и ненавязчиво, чтобы он сам все понял. Если есть Божий дар, он обязательно проявится.

Корр.: Писать, пусть даже для себя, – одно. Но если автор напечатал книгу, значит, он уже имеет полное право претендовать на звание поэта или писателя. На Ваш взгляд, должен ли быть строгий отбор при издании литературных произведений, особенно на местном уровне?

И. Корнилов: У меня был случай. Мужчина издал целый том стихов, и его жена-врач, к которой я попал на прием, прочитала несколько стихотворений, пообещав при этом принести сборник. А на следующий день ее муж звонит и говорит: не читайте эту книгу, Вы в ней ничего не найдете. Да, он осознал свою творческую несостоятельность. Но есть и совершенно противоположные ситуации. Один саратовский поэт, кстати, посещавший нашу студию, выпустил 7 книг. И в них, я вам честно скажу, нет ни одной поэтической строки. К сожалению, сейчас такое время, когда деньги дают возможность людям «увековечить» свой талант, и при этом совсем не важно, что произведение не содержит никакой художественной ценности.

Я начинал писать в советское время, когда книги проходили очень жесткий отбор. Несешь свою рукопись в издательство и не знаешь, что скажут рецензенты, редактор, директор издательства. Такое «сито» порой задерживало выход книги до трех лет. Но это был своего рода фильтр, не позволяющий пройти низкопробной литературе, которой сегодня наводнены книжные магазины. Потому что сегодня издание сочинений в авторской редакции порой приводит к тому, что книги печатаются даже с орфографическими ошибками. В одном сборнике саратовского автора я насчитал более 200 грамматических ошибок!

Корр.: Да что там грамматические ошибки по сравнению с тем языком, которым пишутся сегодняшние произведения. Литературным его точно никак не назовешь...

И. Корнилов: В литературном мире сейчас происходит самый настоящий «раскардаш», когда чуть ли не главным героем произведений становится нецензурщина. Несколько лет назад журнал «Волга–XXI век» опубликовал роман одного молодого сибирского автора Новицкого с интригующим названием «Лучшая книга о любви». После ее прочтения я просто восстал. И мы всей студией написали статью «Журнальные маты-перематы». Знаете, как сложно было ее опубликовать в саратовских СМИ? Статья, однако же, вышла на страницах «Земского обозрения». Но то был первый опыт возрождающегося журнала, и меня интересовало: что же издатели предложат в следующих своих публикациях? А в следующих заговорил матом уже… Иисус Христос. Другой пример. Михаил Елизаров, который получил Букеровскую премию, выпустил книгу «Кубики». Сплошное насилие и убийства, в одном рассказе описывается надругательство над инвалидом. И вот за такую литературу платят сегодня большие деньги, и никто не думает, что за ней стоит читатель, пусть даже случайный. Это не только беда «больших» писателей, это распространяется и среди местных авторов. Одна наша студийка, немолодая женщина, приносит роман. Читаю. Сначала на четырех с лишним страницах описываются гениталии, а затем – половой акт... где бы вы думали? В шахте. У автора своя логика: «Мой сын привез из Москвы 18 книг иностранных авторов, и ни в одном сочинении не обходится без интимных сцен. Вот я и учусь у них». Что тут скажешь? Мне тогда, в 90-х годах, казалось, что мы вот-вот переживем это смутное время, что очень скоро в литературе сойдет вся эта накипь и останется прочная основа. Но я ошибся. Время это затянулось.

Корр.: Время от времени из Ваших подопечных вспыхивают яркие литературные дарования. В 80-е годы при Вашей поддержке заставила говорить о себе одна молодая поэтесса из райцентра: в 16 лет она выпустила книгу, поступила в Литинститут, о ней был снят документальный фильм. Как сложилась ее творческая судьба?

И. Корнилов: Это была очень одаренная девочка, фамилию которой по понятным причинам не хочу называть. Но когда я узнал, что после школы (а это было начало 80-х годов) она собралась поступать в Литературный институт, то я съездил к ее родителям с тем, чтобы постараться убедить их, что именно в этот вуз торопиться их дочери не стоит. Тут я опирался на свой собственный горький опыт. В 36 лет я поступил на Высшие литературные курсы. И сказал себе: мне даны два года для повышения литературного образования, такого шанса больше никогда не будет. И все эти два года я жадно впитывал в себя знания, не пропуская ни одной лекции, ни одного семинара. За это время я не написал ни строки. Но когда вернулся домой, вдруг понял: все, что мною было наработано, куда-то ушло. Меня раздавили все эти глубокие научные теории. Я схватился за голову: что же делать? И тогда взял все, что до этого было у меня написано, перечитал потихоньку и постепенно вернулся к себе прежнему. Поэтому я боялся, что подобный «обвал» может раздавить вчерашнюю школьницу. Да, она поступила в Литинститут, а через два года показала мне свою рукопись со словами: «Иван Михайлович, говорят, что стихи от меня ушли». Прочитав, я понял, что интересного автора в этих стихах больше нет. Общие фразы, общие рифмы. Возникло опасение, что стихи к девушке могут не вернуться. Поэтому когда к нам в студию приходят совсем молодые ребята, с ними надо быть очень осторожным. Важно не ошибиться и не требовать от человека того, что ему не дано. Иногда возлагаешь на юного автора большие надежды, но они не оправдываются. И тут ничего не поделаешь...

Корр.: Ограничиваете ли Вы каким-то образом в «Молодых голосах» Ваших посетителей по направлениям и жанрам?

И. Корнилов: Я никому никогда ничего не запрещаю. Каждый сам для себя решает: ходить ему в студию или нет. Ныне покойный Владимир Чекменев однажды показал мне два рассказа, в которых я не увидел ничего путного. У нас состоялся серьезный разговор, после которого этот парень целых два года не пропускал наших занятий, но присутствовал на них, как глухонемой. Ни слова от него не услышал. А потом он выдает вдруг повесть «Сухая ветка». Хорошее сочинение! Следом – еще одну. Он, как губка, впитывал в себя наши уроки и потом состоялся как самобытный оригинальный прозаик.

Корр.: Что Вы говорите своим студийцам, когда они к Вам приходят?

И. Корнилов: То, что любое произведение должно затронуть глубинные струны души. Помните, как говорил Лев Толстой: если, прочитав мой роман, люди бросятся переустраивать что-то в государственных устоях, значит, я написал его напрасно. Но если человек всплакнул или порадовался, значит, я добился своей цели. Бывает, что поражает всего одна строка. Человек читает дальше, а во мне эта строка живет. Вот Василий Реснянский, рабочий из Энгельса, написал потрясающее стихотворение «Пуля»:

Я делаю пули – такая работа,

И кажется вроде простая наука,

Но требует четкость и точность до пота

Эта капелька смерти, эта адская штука...

Чтоб не гнулась, коверкая черепа своды,

Чтобы, к цели летя, не свернула вдруг мимо...

Я на пулях имел неплохие доходы –

Дом построил и дачу, и вырастил сына.

Сын на службу ушел, но вернулся назад

Жертвой чьих-то афер, чьей-то злобы и мести,

С молодым лейтенантом и группой солдат

В неуклюжем гробу оцинкованной жести...

Все возьмите, что есть –

все мне в жизни постыло.

Выньте душу наружу и сердце мое,

Покажите лишь пулю, что сына убила,

Посмотреть: а не я ли сработал ее?

Я не могу читать этих стихов без слез. И вот ради таких строк, таких моментов озарения хочется жить и работать.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=27052009173224&oldnumber=490