"Газета "Богатей"
Официальный сайт

Статья из № 33 (503) от 01.10.2009

Сентябрьские выставки

Александр ДАВИДЕНКО

Словно компенсируя летнее затишье, в сентябре стали открываться многочисленные выставки художников. Правда, количество с трудом трансформировалось в качество. Излишняя спешка отразилась на подборе представленного материала.

Самым гостеприимным оказался музей имени П. Кузнецова. Сначала в мансарде прошла акция «Мастерская». Стены заполнили этюды разных лет Бориса Давыдова – начиная с самых ранних и заканчивая совсем недавними. Сама выставка получилась абсолютно бессистемной. Большинство работ представляют два периода: когда художник еще не нашел себя как самостоятельную художественную величину, и когда он уже потерял все нашедшее.

Судя по всему, живопись давно находится на периферии интересов Б. Давыдова. Есть небольшой блок этюдов, относящихся ко времени увлечения гиперреализмом, – действительно, интересные и качественные натюрморты: сочные тыквы с влажной мякотью, перцы упругие, свежие и уже увядшие, тронутые временем, цветная и белокочанная капуста. Все это можно не только зафиксировать органами зрения, но, казалось бы, воспринять легким прикосновением пальцев, настолько безупречно передан «характер» материала, его специфические особенности. Причем, не на уровне узнавания или догадки, а на уровне дотошного исследования.

Рядом с этюдами, выполненными в масле, висят фотографии – «кухонные натюрморты». Похоже, именно это в наибольшей степени занимает сегодня Б. Давыдова. Тропические фрукты и привычные овощи, яркие, праздничные цвета и тусклые, грязноватые оттенки, целые и разрезанные плоды – все это составляет интересные композиции со сложной колористической и пластической интригой. Вместе с кастрюлями, тарелочками, чашками, бутылками они образуют ансамбли, которые с удовольствием пристально рассматриваешь.

В фото-натюрмортах Б. Давыдов внимателен к фактуре материала: шероховатость обожженной глины керамических ваз, или холодность темного металла медных сосудов с тонкой насечкой по всему полю завораживает. Его занимает разная структура хлебов, изготовленных из разных злаков, с всевозможными посыпками и наполнителями. Он делает акцент на завершающем аккорде, выразительном штрихе, на некоторой «мелочи»: на простой салфетке, грубо тканной скатерти, головке серого чеснока на темной бутылке, на черносливе в светлой вазочке. К сожалению, этих фотографий на стене очень мало и они плохо вписываются в общую экспозицию (конфликт материала, конфликт конкурирующих видов искусств).

Должен сказать, что сама организация выставочного пространства (задуманная и выполненная также Б. Давыдовым) оказалась интереснее самой выставки. Старые настенные часы с многоярусными украшениями в виде фигурок (в немецком стиле), портреты родственников по углам «избы», словно «парсуны», намеренно вставленные в грубые рамки, пыльный шкаф для посуды со всяческой «рухлядью» на полках, – этнографическая атмосфера, созданная на входе, разрушается самой экспозицией. Это два разных пространства, два разных мира, два разных проекта.

Чуть позже, в двух залах и на территории вокруг лестницы, были показаны работы шести художников. Сходство с предыдущей выставкой было в «рыхлости» объединяющего начала. Здесь также много случайностей, – как в составе художников, так и в подборе их работ. Название выставки («После девяти») носит оттенок подобострастия; на открытии она все-таки была позиционирована как своеобразное продолжение завершившейся незадолго до этого в музее имени Радищева выставки «Девять откровений девятого года» (после чего попытка дать ей печатно иное толкование выглядит несколько неуклюже).

Мне еще не приходилось встречать ни одного настоящего художника (он всегда амбициозен, иногда скрыто, чаще открыто), который бы считал себя позади, а не впереди своих коллег по цеху. Ведь быть десятым и далее, – после многих художников, поющих еще не окрепшими, а то и не поставленными голосами, – чести мало. Да и объективно, иные из «идущих вслед» будут поинтереснее «прошедших ранее», в частности, Р. Салямов. Несмотря на поспешность, с которой, видимо, готовилась выставка, на ней есть несомненные удачи. Это «Натюрморт «Щучий хвост»» Н. Аржанова, «Прогулка в парке» и «Вечернее кофе» (грамматическая конструкция после языковой «реформы» Минобрнауки с 1 сентября стала правильной) А. Трубецкова, «Невеста на петухе» А. Мельникова.

Особо надо выделить Рашида Салямова, так как упоминанием одной-двух работ ограничиться нельзя. Конечно, ему следовало бы сделать персональную выставку; здесь он представлен слишком фрагментарно. Кроме того, многочисленные его работы «медитативного» характера (последних лет) прелюбопытны, но требуют больших пространств и хорошего освещения, что подтвердила и эта выставка. Триптих «Волга» совершенно не воспринимается в тесной комнатенке маленького музея.

Не останавливаясь подробно на особенностях творчества этого своеобразного художника (надеюсь сделать это на материале серьезной выставки), лишь перечислю прекрасные и непохожие по языку пластического высказывания холсты: «Туман», «Весна близка», «Кораблик», «Утро. Центр Хвалынска», «Вечер».

Наконец, совсем «свежая» выставка самодеятельного художника Геннадия Чулкова, впервые взявшего кисть лишь в 2001 году. Три небольших зала, заполненные его работами, – это пространство доброты, чистых помыслов и неискушенной искренности. Особым достоинством является отсутствие как явных подражаний кому-либо, так и стремления к «обученности», к «правильному» письму. Это – наивное искусство в самом хорошем смысле слова, развернутый рассказ, или краткое высказывание с помощью цвета и линии. Это попытка перевода эмоционального состояния, внутреннего восторга, на язык живописи. Это, если хотите, удачный вариант сублимации психических реакций в художественное творчество. Несмотря на отсутствие «школы», у Г. Чулкова есть и чувство композиции, и чувство колорита. В некоторых работах, казалось бы, «дикие» сочетания красок не вызывают протеста, а удивление и согласие. Замечательны как по цвету, так и по эмоциональности: «Белочка дома», «Петушок», «Дача» (с тонко выписанными, словно арабесками, синими вьюнками). Контрастны по темпераменту: «Старообрядческая часовня», – пряничный домик, выросший за ажурной оградой между тесно стоящими деревьями, и «Зима», тонко передающая состояние не только этого времени года, но и человеческого одиночества. Наконец, большой «Натюрморт» радует сочностью красок, – это и спелые яблоки с грушами, и рубиновые вишни, и темно-синие сливы, и желтые лимоны, а также – как апофеоз праздника – гроздья винограда в розовом ложе вазы. Конечно, не все работы равноценны, но, учитывая общее и преобладающее впечатление, а также небольшой «стаж» художника, на этом даже не хочется заострять внимание.

Несколько особняком стоит выставка Бориса Шагина в музее имени Радищева, приуроченная к 80-летию со дня рождения художника. Несмотря на то, что здесь показаны работы, датированные 1950–2003 годами, назвать это полноценной ретроспективой нельзя. Отсутствие подробных сведений о «прописке» наследия мастера, разошедшегося по частным коллекциям и, опять же, поспешность с отбором материала, привели к тому, что хорошо представлен лишь ранний период творчества Б. Шагина (в основном, 60-е годы). 80-е годы ХХ века выпали, 70-е и 90-е почти не отражены, много поздних работ (2000-е годы).

Пожалуй, самая «пожилая» – это «На Волге. 1950 г.». Череда лодочек и барж, уходящих вглубь, написана с высокой точки на фоне воды темно-бурого цвета, что определяет общий, более чем сдержанный, приглушенный колорит. Цветовая перекличка происходит на «mezzo voce», а не форсированным звуком, и это позволяет вдумчиво и постепенно всматриваться, вслушиваться и в каждую партию в отдельности, и в их совместное хоровое звучание. Настоящее наслаждение от богатства оттенков высветленных (как бы разбеленных серой цементной пылью) цветов получаешь от работы «Волга у Вольска»: желтоватые, коричневатые, зеленоватые, голубоватые краски, словно горизонтальными кулисами, ограничены более интенсивным зеленым (лесной массив на горизонте) и серебристо-синим (волжская вода). Белесые откосы карьеров, дымящиеся трубы и корпуса завода, баржи на погрузке добавляют пластической интриги. Обыденный сюжет («Волга с бакенами») перерастает в интригующую, выразительную сцену, в которой увлекает и игра цветовых пятен, и драматические отношения между предметом и его зыбким отражением. Хороши точностью описания характера с помощью скупых пластических средств, этюды с человеческими фигурами: «Пасечник», «Рыбаки. 1967 г.», «Волгари». Сочно написанные мужчины, женщины, дети, с загорелыми лицами, подсвеченные сложными рефлексами, – эти работы вполне импрессионистичны, несмотря на присутствие землистых цветов. Центральной картиной этого периода являются «Строители. 1964 г.» (из собрания СГХМ), отмеченные увлечением «суровым стилем». Но это не дежурное увлечение, а резонансное состояние отношения собственного творческого темперамента (и человеческого характера) с увлекавшим многих в ту пору языком художественного высказывания. У Б. Шагина в этой работе нет случайных деталей, ничего не говорящих мелочей. Разбитые, рассохшиеся, грязные ботинки, грубые робы, преувеличенно большие, мозолистые руки, в которых коробок спичек выглядит хрупкой игрушкой, и открытые, дружелюбные лица, – это замечательный портрет человеческого энтузиазма, романтического желания преобразовать окружающий мир, сделать жизнь лучше.

Из многочисленных портретов, показанных на выставке, единственным, не вызывающим критических замечаний, является «Женский портрет. 1960 г.». В нем проявляется понимание созидающей ценности скупого мазка. Не тщательно прописаны, а широко, «по-Цорновски», решительно обозначены и выразительное лицо с напряженным взглядом темных глаз, и упругие пряди волос, и вся фигура с белеющей из под скрещенных рук кистью. Остальные портреты либо вовсе неинтересны, либо малоинтересны как продукт художественного творчества. В них или отсутствует какая-либо эмоциональность (например, в заказном «Портрете Краснова. 1992 г.»), или они излишне комплиментарны и суетливы, словно сдержанному в обычной жизни человеку приходится публично признаваться в своих чувствах (таковы семейные «хроники»).

Нельзя пройти мимо работы «Грибная пора. 1997 г.». Сдержанные цвета обогащены многочисленными обертонами, превращающими сцену увядающей природы в торжественную мессу. При плоскостном представлении сюжета цветом и светом обыгрываются вторые планы, возникает глубина, наполненная воздухом. Здесь присутствует дух К. Коро. Поздних работ 2000-х годов много, но удачна из них, пожалуй, лишь «Тишина. 2003 г.» (из собрания СГХМ). В ней даже пересвеченный левый нижний угол (с ряской и серо-зеленой тиной в стоячей воде, а также с нежно зелеными широкими листьями и бледно-желтыми цветами кувшинок), контрастирующий с глубокой тенью от деревьев, выглядит не только органично, но, пожалуй, самым интересным и «богатым» по живописи местом. Правая часть работы даже не дотягивает по уровню по сравнению с эти роскошным куском холста.

Многие пейзажи этого периода можно определить, как носящие этюдный характер. Но это не совсем так. Чаще всего в них (речь идет о работах, представленных на выставке) проявляется эмоциональная (а может быть, и физическая) усталость, поспешность в написании, словно работа лишь намечена, но не завершена даже в этюде. Иногда верхняя и нижняя части как будто написаны в разное время, или формально, с явной потерей интереса. Именно в показе этих работ – главная ошибка экспозиции. Следовало бы потратить время на поиски более сильных, но, возможно, менее доступных работ, нежели те, что просто оказались под рукой к намеченной в плане выставок дате.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=30092009190043&oldnumber=503