"Газета "Богатей"
Официальный сайт

Статья из № 9 (523) от 11.03.2010

Роскошь Общения

Владимир Скляренко: «Итогов я не подвожу, я только начинаю что-то делать».

Светлана ТЕНЕТКО

Об ансамбле старинной музыки «Трио-соната» написано довольно много. Пожалуй, на сегодняшний день это один из самых гастролирующих за пределами Саратова и области музыкальных коллективов филармонии. 5 марта у руководителя ансамбля, солирующего гобоя, а по совместительству менеджера и импресарио Владимира Скляренко, на Камерной сцене при большом стечении публики прошел очередной юбилейный день рождения.

Мы попросили Владимира Петровича вспомнить о том, какими были первые шаги в музыку.

Корр.: Владимир Петрович, в музыку приходят разными путями. Расскажите, когда Вы первый раз увидели гобой и почему решили выбрать для себя именно этот инструмент.

В. Скляренко: Это не сразу случилось. Когда я учился в школе в пятом классе, почему-то на счету у дирекции числился хулиганом. Это было странно для меня, я никогда не отличался тем, что когда-то бил стекла или дрался. Я в своей жизни драк помню максимум две, где я не нарочно поучаствовал – потому что просто пришлось отбиваться. Много в этот период играл в футбол. Мне иногда даже сниться, что я на футбольном поле. Кроме футбола еще неплохо играл в волейбол, хотя ростом и не вышел, но в распасовке был весьма неплох, даже какие-то разряды имел.

В начале сентября к нам в школу пришли педагоги класса кларнета и гобоя из местной музыкальной школы. Нас собрали в актовом зале, и каждый поиграл на своем инструменте. Рассказали, что в музыкальной школе нужно учиться пять лет, и предложили тем, кто хочет, записаться. Вот так, не зная, что меня ждет, и записался. Верю – это было не случайно, что мне устроили такую демонстрацию – это судьба. Потому что я жил буквально по соседству с этой музыкальной школой, мог бы, кажется, и сам попробовать поступить в нее. Но даже мысли такой не было. Играл в футбол, волейбол – все время было занято, но вот взвалил еще и музыку.

Я не был слишком прилежным учеником, поэтому даже представить не могу, откуда такая смелость взялась; наверное, стало просто интересно, захотелось чего-то еще попробовать. Вместе со мной записалось еще человек двадцать. Что подтолкнуло к этому? Видимо, обаяние этих педагогов. Из тех, кто записался в тот момент, окончили музыкальную школу всего двое – я и кларнетист – остальные постепенно ушли.

Кларнетист не пошел в училище, а я решил, что это интересно. Но подозреваю, что интересна, видимо, была не сама игра, а возможность сбежать из общеобразовательной школы. Это был восьмой класс, и мне очень хотелось закончить эту историю со школой. Я до сих пор просыпаюсь от того, что вижу себя сидящим за партой в классе. Учился я без особого блеска, но по предметам, которые были для меня интересны (литература, русский язык, география) у меня были пятерки, остальные дисциплины по убывающей – химия, физика и математика были в самом хвосте списка. Хотя четверки я свои в итоге получал.

Корр.: Из школы Вы довольно легко «перепрыгнули» в училище, а из училища также легко «перепрыгнули» в консерваторию?

В. Скляренко: Да, легко. В училище было интересно. Во-первых, была очень хорошая атмосфера (верю, что и сейчас педагоги поддерживают эту доброжелательность) – это уважительное отношение к учащимся. Колоссальная разница с общеобразовательной школой (где невероятная жесткая, палочная дисциплина), когда ты, наконец, почувствовал себя человеком, и к тебе даже стали обращаться на «Вы». Училище для меня стало шагом в какую-то другую атмосферу.

Моим первый педагогом в был Лазарь Ильич Губер – прекрасный воспитатель детских душ. При нем началось становление саратовской школы гобоистов. Он подготавливал музыкантов постепенно, начиная с музыкальной школы, затем училище и консерватория (преподавал во всех этих учебных заведениях). Я, правда, начинал у Олега Мироновича Ратинера – ученика Губера – того самого педагога, который пришел к нам в школу.

Я был очень горд, что учусь у Лазаря Ильича Губера. В училище я приходил очень рано, к семи часам утра, занимался на инструменте. Лазарь Ильич умел не заставлять делать, а прививал привычку у ученика работать. Он так обставлял уроки и задания, что хотелось это сделать. А когда результат появляется, то сразу хочется продолжать и чего-то еще добиться.

Корр.: Вы помните свой первый инструмент?

В. Скляренко: Сейчас инструменты можно найти хорошие, конечно, они очень дорого стоят - порядка семи-восьми тысяч долларов, но хотя бы есть возможность заказать и купить. Когда я начинал учиться, такой возможности не было. Гобои выпускал Ленинградский завод музыкальных инструментов. Ленинградский гобой – это легендарный гобой – непонятно из какого материала он был сделан, из какого-то пластика. Наши педагоги называли его «асфальтовый гобой». Чем замечателен любой инструмент – вибрацией. При вибрации стенок у духовых инструментов появляется тембр, который зависит от качества дерева. Этот тембр рождает, конечно, музыкант, но он должен быть заложен в инструменте. А что может быть заложено в пластиковой трубке? Тогда с таких инструментов, которые стоили недорого, начинали многие дети, и многие поэтому и побросали. Я пять лет проиграл на нем.

Корр.: После училища Вы решили продолжить обучение в консерватории. Что повлияло на выбор профессии музыканта?

В. Скляренко: Чаще всего первые профессиональные встречи многое сразу устанавливают, это как печать какая-то ставится внутри себя. Для меня было чем-то невероятно сказочным игра в оркестре. Когда на сцене собирается большая группа музыкантов – большой оркестр или камерный – и происходит какое-то действо, из которого рождается сказка. Во многом это связано с моими первыми ощущениями в театре. Мне, когда я еще учился в училище, предложили попробовать себя в оркестре нашего оперного театра в качестве второго гобоиста. Я не играл еще спектакль, а просто сидел в оркестровой яме, смотрел на сцену… И ощущение детства, что я попал в какую-то сказку: свет гаснет в зале, витает какой-то специфический дух – это волшебство и сказка. Я помню это чувство, что в этом невероятном волшебстве я могу участвовать.

Корр.: Владимир Петрович, но Вы все же не остались в оркестре оперного театра.

В. Скляренко: Да, сказка сказкой, но когда тебе рассказывают, что ты должен делать и в каком режиме работать, то я ужаснулся – потому что отпадало сразу все. Режим был настолько жестким, что времени свободного совсем не оставалось, а ведь я еще и учился. Да и не один я решал, мой педагог тоже говорил, что, возможно, скорее не надо, чем надо. Но ощущение, что быть профессиональным музыкантом это очень и очень интересно, появилось сразу и осталось до сих пор.

В то время мы часто после занятий в училище ходили на концерты в филармонию, нас туда пропускали по студенческим. Когда приезжали играть с нашим симфоническим оркестром мировые звезды, очень сложно было попасть туда, да и на рядовых концертах зал всегда был полон. Это было тоже каким-то волшебством, когда собираются люди в бело-черном, садятся со своими инструментами и вдруг чудо рождается…

Я хотел в этом участвовать, но попасть в оркестр было довольно сложно. Очень престижно играть в филармоническом оркестре, потому что это концертный оркестр. Здесь чистая музыка: ты на сцене и ты это делаешь, и ничто зрителя не отвлекает, в отличие от оркестра в оперном театре, где на сцене происходит действо и музыка все же не на первом месте.

И потом в филармонии почти каждую неделю менялась программа, и она могла повториться только через несколько лет.

Корр.: Как ваши родители отнеслись к тому, что их сын выбирает профессию музыканта?

В. Скляренко: Учась на четвертом курсе в училище, я решил поступать в консерваторию и сказал об этом родителям. Тогда мой папа задал мне вопрос: «Ты хочешь, чтобы музыка стала твоей профессией? Тогда скажи мне, какие там заработные платы, чтобы я дал тебе на это добро». Меня это удивило: как это мне скажут «нет», но, с другой стороны, разузнал, какие у музыкантов зарплаты – раз папа интересуется.

По тем временам, надо сказать, зарплаты были вполне достойные, прибавьте к этому приятную и интересную работу. Очень сложно найти работу, которая бы тебе невероятно нравилась и за которую бы еще и платили деньги. Это невероятная редкость. У музыкантов 70-х–80-х годов такое сочетание было вполне реальным.

Корр.: А что для Вас – быть музыкантом?

В. Скляренко: В первую очередь – это свобода. Это даже не деньги и не престиж. В этом есть какая-то не очень регулируемая система. Я уже много лет работаю только в ансамбле. До того как начал концертировать с «Трио-соната», я преподавал в консерватории и работал в симфоническом оркестре.

Корр.: А сейчас Вы не преподаете?

В. Скляренко: Давно уже. Я ушел из консерватории в тот момент, когда мы задержались на гастролях в 1994 году по Европе. Я в мае уехал и приехал в конце сентября и автоматически не вышел на работу. Сначала меня это немного беспокоило, а потом, честно говоря, мне так и не захотелось… И до сих пор не сожалею, что так случилось.

Преподавал в консерватории 13 лет, но я не считаю себя педагогом. Во-первых, это тоже талант. Будучи прекрасным музыкантом или футболистом, совершенно не значит, что ты сможешь научить другого так же виртуозно владеть инструментом или играть в футбол – это абсолютно разные вещи. Это, конечно, большой плюс, если ты не только можешь рассказать, но и показать. Хотя и это не самое главное, часто даже можно очень доходчиво рассказать, что ты хочешь услышать, – надо, чтобы ученик сам услышал, какой звук он хочет издать. Я не обнаружил у себя больших талантов педагога, ведь преподавать и играть – это не одно и то же. Конечно, неплохо учеников воспитывать, но это не значит, что все музыканты обязательно должны быть педагогами.

Корр.: Владимир Петрович, где Вы находите время для семьи и близких, имея довольно плотный концертный график в Саратове и регулярные летние зарубежные гастроли? Как Ваша семья относится к этому?

В. Скляренко: Все прекрасно все понимают и спокойно к этому относятся и думают так же, как и я. Удается совмещать. У меня есть только эта работа, причем, заметьте, одна – исполнительская деятельность.

Личная жизнь непосредственно вплетена в работу. Работа и личная жизнь – все соединилось. У меня дочь живет в Германии, и когда мы гастролируем в Европе, я к ней заезжаю.

Корр.: Владимир Петрович, кроме музыки, которая занимает большую часть Вашей жизни, остается ли время на какое-то хобби для себя любимого?

В. Скляренко: Знаете, я книжки люблю. Я собираю книги. Открыть книгу и подышать ею. Причем книги низкого качества, издаваемые в последние годы, синтетикой попахивают. Я сегодня купил очень хорошую книгу – не удержался – «История викингов» – это альбом, такой классный.

Но самая большая беда, что их уже ставить некуда, я не знаю, что с этим делать…

Корр.: Есть ли что-то в Вашем характере, привычках, что Вам мешает и что хотелось бы как-то изменить?

В. Скляренко: Словоохотливость, но это не всегда получается. Это иногда мешает. Мне иногда говорят, что не все надо рассказывать, должен оставаться какой-то элемент загадки. Я думаю, что иногда я слишком словоохотлив, но с этим ничего поделать не могу. Даже специально, когда с этим борешься, – не получается.

Корр.: Чего Вы не терпите в людях и что бы Вас разочаровало в друзьях?

В. Скляренко: Меня огорчает и разочаровывает, когда человек что-либо делает только для денег. И ему в принципе не интересно, но он это делает и скрыть этого все равно не может.

Если я с кем-то играю и вижу, что человек «не горит» в данный момент, но делает это, мне становится просто скучно. И из-за этого я не играю со многими музыкантами. Меня обычно сводит жизнь с людьми, которым интересно действие не для чего-то, а ради самого процесса, что ли.

Корр.: Владимир Петрович, накануне у Вас был день рождения, который Вы отпраздновали на сцене, в концертной программе. Много всего приятного было сказано в адрес новорожденного. А сам новорожденный подводит для себя какие-то итоги?

В. Скляренко: Нет, никаких итогов я не подвожу, потому что мне кажется, что я только начинаю что-то делать. У меня такое ощущение, что все только что началось. Наверное, когда задумываешься о годах, приходит мысль о том, что время летит слишком быстро. Я это прекрасно понимаю, потому что настолько все интенсивно происходит, что особенно задумываться некогда. Когда мы только начали гастролировать за границей, я очень много фотографировал, но ни один из многочисленных альбомов до сих пор я не смотрю. Нет еще такого ощущения, что это история. Да какая же это история – все так и продолжается, с одной стороны. Иногда с удивлением замечаешь: сколько же лет назад это было?

А с другой стороны – по каким критериям мерить свои годы? По количеству путешествий и стран? Путешествий много, езды много: поездов, самолетов… Много хороших воспоминаний и кажется, что все так и будет идти, хотя внутри понимаешь, что это не будет вечно продолжаться. Ну и хорошо, зачем нам вечно. Итогов нет, я даже не знаю, хочу ли я этим заниматься. Жизнь очень любопытная и интересная.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=11032010112042&oldnumber=523