Алексеевские чтения как исторический эквивалент

Юрий ЧЕРНЫШОВ

С 15 по 17 июня в Саратовской области прошли, как уже сообщалось, Алексеевские чтения, организованные министерством культуры Саратовской области, Союзом писателей России

и Саратовским региональным отделением Союза писателей России. Собственно чтения, обозначенные как круглый стол на тему: «Произведения Михаила Николаевича Алексеева как исторический эквивалент бытия своего народа», прошли в Государственном музее К. А. Федина. В 1998 году, в 80-летний юбилей писателя, под патронажем губернатора области Дмитрия Аяцкова в Саратове проводилось чествование писателя.

Михаил Николаеевич Алексеев (1918–2007) наш земляк, уроженец села Монастырское Аткарского уезда (Калининского района) Саратовской области. Учился в Аткарском педагогическом училище, откуда был призван в армию. С июля 1941 воевал на Юго-Западном и Сталинградском фронтах, на Курской дуге. С 1951 член Союза писателей СССР; в 1968–1989 главный редактор журнала «Москва». Лауреат Государственных премий СССР и РСФСР. В 1978 Алексееву было присвоено звание Героя Социалистического труда. Да и других наград у писателя хватает: два ордена Красной Звезды, два ордена Великой Отечественной войны II степени. Автор многих известных в советское время произведений: «Вишневый омут» (1961), «Хлеб – имя существительное» (1963), «Ивушка неплакучая» (Государственная премия СССР, 1976), «Мой Сталинград» (1993).

Самым же знаменитым оказался автобиографичный роман «Драчуны» (1981), вызвавший в свое время острую дискуссию как одно из первых правдивых произведений о коллективизации и голоде в Поволжье в начале 1930-х. Словом, был основательный фундамент, на котором можно было построить здание, именованное как «исторический эквивалент бытия».

Более десятка выступлений именитых участников также давали основания предполагать, что осмысление творчества писателя пройдет в этом ключе. К сожалению, только в обзорном докладе Елены Мазановой и в некоторых из выступлений можно было видеть осмысление неплохой задумки. Да и круглого стола, формата, которым в последнее время принято называть едва ли не любое публичное мероприятие, не состоялось и не могло состояться. Были выступления, более приличествующие конференции, но не было обсуждения как такового. Сильная жара и теснота в небольшом зале также не способствовали вниманию к выступлениям.

И все же, применительно к «эквиваленту», нельзя не отметить выступления живого героя еще памятной некоторым саратовцам дискуссии по роману «Драчуны» – Николая Палькина. Тем более что «Драчуны» – это роман «нашенский», «саратовский», и год его выхода в свет, и развернувшаяся полемика совпали с зарождением в Саратове волны неформального движения, критически оценивающего советскую идеологию и практику.

Роман увидел свет в 1981 году на страницах журнала «Наш современник» и стал частью трилогии о родном селе писателя – Монастырском. Без прикрас, без идеологической заданности в романе раскрыта правда о голоде, охватившем Поволжье в 1933-м. В то время только из романа можно было узнать, что здесь, на Саратовщине, наблюдались случаи людоедства. Уже на стадии подготовки романа к изданию появились первые признаки недовольства им коммунистической власти и надвигающегося скандала. Сейчас это – уже забываемая история. Но вот как об этом вспоминал сам Алексеев в мемуарном очерке «А что было потом?»: «…Окончание романа, с его трагическим 1933 годом, цензура ни за что не хотела пропустить. Я узнал об этом в родном моем селе Монастырском на Саратовщине, куда отправился в самом добром расположении духа побродить по знакомым с детства местам. Меня отыскал по телефону Юрий Селезнев, в то время заместитель главного редактора журнала, замечательный критик, литературовед, безвременно ушедший из жизни несколькими годами позже.

Он-то и сообщил мне печальную новость. Сказал, что первый заместитель главного цензора В.С. Фомичева потребовал изъять все о голоде, то есть убрать то, ради чего и написана книга. Я попросил Ю. Селезнева ничего не трогать в верстке, сам, мол, отправлюсь к главному цензору. Часа через два был уже в самолете, а наутро мы вместе с Юрием Ивановичем Селезневым явились пред грозные очи в общем-то доброго, хоть и сурового на вид, даже дружески расположенного ко мне, как к писателю, Павла Константиновича Романова.

Там уже собрался весь цензорский синклит. Перед главным – стопка книг, увенчанная самым последним изданием «Краткого курса».

– Покажите мне, Алексеев, где тут сказано о голоде 1933 года?

– В том-то и дело, уважаемый Павел Константинович, что нигде не сказано. Если б было сказано, я, может быть, и романа не стал бы писать. А то ведь начисто замолчали величайшую трагедию нашего народа. Ведь миллионы… А помните, Павел Константинович, Вы же сами мне рассказывали о том, как на перроне Харьковского вокзала видели десятки умирающих и умерших от голода? Как раз в том, 33-м?

– Ну, видел… – Он тяжело вдохнул. – Теперь же я обязан придерживаться официальной точки зрения.

Я продолжал:

– Если б голод охватил одну мою Саратовскую область, а то ведь умирали с голоду Западная Сибирь, Северный Казахстан, Оренбургщина, все Поволжье, Ставрополье, Северный Кавказ, Кубань, вся-вся, с востока до запада, Украина. По официальной версии, на которую Вы ссылаетесь, во всем виновата засуха. Но ведь это ложь. Засуха не могла одновременно захватить сразу полстраны. Да ее и не было, засухи. Ну а теперь скажите, сколько же можно об этом молчать!..

– Вот этого перечисления вам и не следовало бы делать в книге! – глухо заметил Романов.

– Почему?

– Да потому…

– Хорошо. Уберу перечисление, если только в нем дело. Пускай мой маленький герой рассказывает только то, что было в его селе, не касаясь других мест. В конце концов о других краях он мог и не знать…».

Но и большие уступки, сделанные Алексеевым, не изменили сюжета, порочащего, по мнению партийных бонз, советскую власть. И после выхода романа в свет о нем полгода молчала советская критика.

Собственно, широкий интерес к роману и дискуссии пробудила статья литературного критика Михаила Лобанова «Освобождение», посвященная анализу «Драчунов». Статья была опубликована в десятом номере журнала «Волга» за 1982 год по инициативе тогдашнего редактора Николая Палькина. За это Палькин тут же, как говорится, без суда и следствия, был снят с работы. Лобанова с Алексеевым начали «разбирать» на всевозможных писательских и околописательских собраниях. Разбирали и в полуподпольных кружках Саратова: «Возрождение», «70-я весна», а позже «Мемориал».

В официальных кругах Лобанова, а заодно и Алексеева, клеймили за национализм, за непонимание классовой борьбы и коммунистической идеологии, в неформальных – использовали статью и роман как доказательство бесчеловечности коммунистического режима. Возможно, понимание того, что именно таковыми окажутся последствия для возрождающегося общественного сознания, статья и вызвала неудовольствие Андропова, ставшего незадолго до того первым секретарем ЦК КПСС. Результатом чего стало снятие с рассмотрения кандидатуры М. Алексеева, выдвинутого на присуждение Ленинской премии. К чести Алексеева, как рассказал Палькин, он никогда не высказывал укора Палькину за то, что тот стал невольным виновником «наказания» Алексеева.

Содержание романа, статьи «Освобождение» и всех коллизий, последовавших вслед за появлением статьи, живо обсуждались в неформальных кружках. Но даже здесь, в очагах свободомыслия, не решались признать, что правда о людоедстве не была художественным вымыслом или преувеличением. Осторожно допускалась мысль, что, возможно, были отдельные случаи. Только в 2006 году появилось документальное произведение, описывающее именно те места, о которых пишет Алексеев в романе «Драчуны», «почетного сотрудника органов внутренних дел и внутренних войск Саратовской области», профессора Владимира Некрасова «Село Таловка Саратовской области за 200 лет». Автор, посвятивший много лет истории войск ВЧК–ОГПУ–НКВД–МГБ–МВД, привел доступные ему документы, неопровержимо свидетельствовавшие о фактах людоедства.

Процитирую только одну справку из документа ОГПУ о голоде на Саратовщине в 1932–1933 гг.: «Во многих деревнях были общие могилы (ямы), в которых, нередко без гробов, иногда целыми семьями хоронили умерших от голода. У 80 из более 300 опрошенных во время голода умерли близкие родственники. Очевидцами были засвидетельствованы факты людоедства в таких селах, как Симоновка, Новая Ивановка Баландинского района (сейчас – Калининского – Ю. Ч.)» Далее перечисляются другие места. (Подробнее о книге Некрасова в мое статье «Типично русский вопрос: деревне быть или не быть?», «Богатей», № 32 (412), 27.09.2007).

Именно за то, что М. Лобанов не только анализировал художественные особенности текста, но и публично высказал сомнения о пользе коллективизации и прямо назвал причины спровоцированного в 1933 году в Поволжье и на Украине голода, и начались гонения. Сейчас, конечно, даже трудно представить, что за одну лишь статью М. Лобанова Н. Палькин был снят с должности.

В заключение чтений секретарь Саратовского регионального отделения Союза писателей России Владимир Масян высказал идею сделать чтения регулярными и проводить их в Монастырском (по типу Шукшинских в Сростках – Ю. Ч.). Что позволит сохранить алексеевские места, да и оживит село. Мысль резонная. Ведь если бы М. Алексеевым был написан только этот роман, организаторы слушаний имели бы основания назвать чтения «Историческим эквивалентом бытия нашего народа». Для полного соответствия необходим, разве что, памятник. Всем, погибшим от голода в советское лихолетье.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=24062010115005&oldnumber=538