Официальный сайт
|
|
Александр ДАВИДЕНКО
С 29 апреля по 12 июня в Доме-музее Павла Кузнецова проходит выставка двух художников – Юрия Сурина и Андрея Ванина – «Арт-ринг». Выставка очень интересная, качественная – того уровня, которым саратовцев не так уж часто балуют галеристы в последнее время.
Надо сразу оговориться, что броское название «Арт-ринг» не имеет никакого отношения к сути происходящего, так как перед зрителем разворачиваются два не пересекающихся пространства. Очевидное несходство не только пластического и колористического языков, но и мироощущений, делает каждого из авторов самостоятельными творческими личностями со своей особой системой визуальных кодов, арсеналом приемов выразительности. Лишь одно – высокий уровень мастерства – объединяет этих художников. Но именно этот уровень позволяет высветить и недостатки, которые в других условиях были бы не так заметны. По той же причине можно о каждом из художников говорить отдельно.
Юрий Сурин – художник ярко выраженного эмоционального склада, в творчестве которого переплелись и чистая лирика, и гражданский пафос, и чувство трагической предопределенности. Одним из важнейших средств выразительности для него является цвет – серьезный фактор чувственного восприятия. Даже когда сюжетная линия поверхностна, прямолинейна, излишне декларативна («Что день грядущий нам готовит. 1996 г.», «Вечерний звон. 2005 г.»), именно цвет с его декоративной, сенсуальной мощью компенсирует все это, заставляя отвлечься и от самого сюжета, и от претенциозных названий, наслаждаться перетеканиями цвета в цвет и его особым свойством – светоносностью. Некоторая размытость изображений («Киса», «Рыба» – обе 2002 г.) – удачный прием разворачивания сцены во временной перспективе, как наплывающие ностальгические воспоминания о беспроблемном прошлом (аквариум дан в «обратной» перспективе, словно не мы, а на нас смотрят когда-то окружавшие в детстве предметы).
Несколько, казалось бы, «чистых» натюрмортов явно выходят за рамки такого определения: и активные цвета, и «зашифрованность» пластического жеста расширяют границы восприятия. Они являются, как это часто бывает у Ю. Сурина, живописной метафорой эмоционального отношения художника к окружающему миру вообще, когда конкретный сюжет становится лишь предлогом для выражения этого отношения. Колючий, решительно пронзающий верхнюю горизонталь холста лист («Чертополох. Вечер.») настолько экспрессивен, а горящие красными углями цветы настолько напряженны, что нет сомнения в том, что перед нами растревоженная душа самого художника.
Столь же исповедальна работа «Цветы у Виктора. 1997 г.», с той разницей, что здесь художник словно раскрывается навстречу дружеским объятиям. Очень выразителен контраст статичных, горящих странным, внутренним светом цветов и динамичных, разворачивающихся, мечеобразных, широких листьев холодного зеленоватого цвета. А грациозные «Чаши Джейрана. Туркмения. 1997 г.» – словно три юные девушки, запрокинувшие в танце свои головки в иссиня-черное небо Средней Азии. И опять, чудный цвет: горячий, желтовато-красный цвет песка, конфликтующий с холодностью неба и с изумрудной пеленой, миражем колеблющейся позади гибких растений.
Прекрасное чувство колорита художник демонстрирует в сумеречной работе «Кладовка. 2005 г.»: в глубине слабо освещенного пространства можно не только увидеть, но буквально почувствовать и легкость тонкой занавески, и грубую материальность кирзовых сапог, и извлеченную из небытия старую прялку, тлеющую фантастическим рубиновым цветом. А висящие на гвоздях ножницы и тяжелый, старый ключ намекают на совсем иное толкование видимого – это «кладовка» души самого художника, одновременно и нежной, и огрубевшей, и желающей обрезать все связи с миром, и ожидающей понимания и участия.
Простая, на первый взгляд, работа «Есть. Пить. Жить. 1998 г.» (см. фото) на самом деле представляет собой философскую максиму, выраженную в такой категоричной форме. Притчевый характер изображенной сцены очевиден: вербальные высказывания, формально разделенные решительными знаками препинания (как и живописные – мизансценами), сливаются в общей гармонии, единстве этих частностей, объединяющей все живое, независимо от внешней формы. Обратите внимание не только на композиционное равновесие и пластический лаконизм, но и на выразительность цвета.
Мотив окна часто используется Ю. Суриным как обозначение некоей границы между бытием и небытием. Перед нами две такие работы: «Натюрморт. 2003 г.» и «Окно в ночи. 2005 г.», в которых синий цвет, источником которого является «заоконное» пространство, проникает в этот мир, заливая его холодным светом ирреальной вечности, где человек может находиться лишь в метафизическом смысле.
Обе картины глубоко символичны, причем, помимо цвета, присутствует и предметная символика (часы, пустой стул, цветы), а также «ракурсная» – покачнувшаяся, наклоненная рама с темно-синим стеклом, на котором резкие блики яркого голубого создают иллюзию осколков, стремительно проваливается в бездну, увлекая за собой взгляд зрителя. Это своеобразные эпитафии художника.
Наконец, его «Автопортрет. 2005 г.» предельно трагичен: темные провалы вместо глаз, резкие складки на лбу, худощавость лица подчеркнута жестким абрисом, отделившим бронзовеющую плоть от голубого фона. Этот цвет лица – печать одновременно и небытия, и рукотворной вечности. На переднем плане, у нижнего края холста – сосуд со срезанными травинками и листьями, а также пустой, граненый стакан. Вдруг замечаешь у левого края холста линию внутренней рамы, и все становится на свои места – это опять окно, но только теперь «оттуда», из небытия на нас смотрит сам художник. Этот автопортрет можно рассматривать и как предчувствие, и как прощание, и как понимание своего значения.
Можно было бы отметить следы влияния и М. Шагала, и М. Вламинка (более известного нам в интерпретации А. Древина), и других мастеров цвета, но все это переработано с таким тактом, растворено «без остатка» в индивидуальности мастера, что в этом нет никакой нужды.
Любое слово, произносимое человеком, является семантическим кодом предмета, действия, понятия и т. д. (лингвистического характера), хотя говорящий и не задумывается об этом. Художник имеет дело, по существу, с такими же семантическими кодами, но визуального характера, причем, независимо от стилистических особенностей. Кажущаяся узнаваемость отображенного на холсте мира или его элементов не является признаком простоты высказывания, как и отсутствие привычной, легкой узнаваемости – его глубины и многозначности.
Что стало основным выразительным средством в живописи Ю. Сурина? Цвет! Именно с помощью цвета он «кодирует» не только свои эмоциональные переживания, но и свое видение мира, таким способом проявляется метафизика души. Узнаваемые формы наполняются иным, более глубоким, а не обыденным содержанием. Это не просто эмоциональный «выплеск», а философские (пусть и интуитивные, стихийные) размышления. Любопытен и вопрос о соотношении подсознательного и сознательного в творчестве. Надо помнить, что в «творческом» процессе, в отличие от «рутинного», подсознательное присутствует всегда (причем, это касается не только служителей муз, но и представителей точных наук – частенько решения приходят «внезапно», даже во сне). Именно это присутствует во многих работах Ю. Сурина, его живопись – это отрефлексированное подсознательное.
(Окончание в следующем номере)
Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=9062011012555&oldnumber=579