Шекспир? Да ни о чем…

Лана СОКОЛОВА

20 февраля на Малой сцене Нового ТЮЗа состоялся прогон спектакля «Быть или не быть? Да не вопрос» (по мотиву монолога Гамлета из одноименной трагедии У. Шекспира) режиссера Дмитрия Волкострелова. Спектакль плавно перекочевал из «Четвертой высоты», в рамках которой в прошлом году проводился «Шекспировский фестиваль». Насколько удачны театральные эксперименты лаборатории, саратовцы уже имели возможность оценить. Достаточно вспомнить спектакли прошлых лабораторий, обосновавшиеся в репертуаре.

Когда режиссера пригласили на «Шекспировский фестиваль», мелочиться в выборе произведения он не стал и замахнулся на «Гамлета» «Вильяма нашего Шекспира». Позднее, по его словам, для спектакля ему оказалось достаточно одного монолога. Формат спектакля, по признанию режиссера, родился не потому, что ему не интересен «Гамлет» в оригинале. Гамлет интересует его как персонаж, который все же для него только персонаж. А вот персонажи как таковые ему не очень интересны. Г-н Волкострелов даже процитировал слова Бартошевича, сказанные на фестивале: «Сейчас время не трагедий». Возникает закономерный вопрос: если сейчас не время трагедий, можно было у того же Шекспира взять, например комедию, благо драматург был весьма плодовит в разных жанрах.

Впрочем, идея поставить спектакль по монологу Гамлета уже сама по себе забавна. Хотя от монолога, в конечном счете, осталась лишь первая фраза «Быть или не быть?» и какое-то буквальное прочтение текста, вылившееся в дальнейшие размышления интервьюируемых, что такое ситуация нахождения между жизнью и смертью, как совершается этот выбор. Мне-то, например, казалось, что вопрос жить или не жить самим Гамлетом как-то не рассматривался – для этого достаточно вспомнить первоисточник. Поскольку в спектакле представлена не собственная режиссерская интерпретация текста Шекспира, а целая галерея различных мнений, размышлений и вариаций на тему монолога Гамлета, то, видимо, исследования Шекспира свелись именно к теме выбора между жизнью и смертью. Надо сказать весьма странный выбор, если учесть, что «сейчас не время трагедий».

Минимализмом на сцене нашего зрителя уже не удивить, впрочем, как видеорядом, который вносил хоть какой-то оживляж в «действо», условно делимое на три части. Если первая хоть как-то соответствовала «мотивам» монолога – действовать или бездействовать: брать кредит или не брать, выщипывать брови или нет и прочее, и прочее. То две последующие свелись к зачитыванию стенограмм интервью, собранных артистами и режиссером у молодежи Саратова и весьма нудному рассуждению на тему жизни и смерти. Получившаяся компиляция из опросов, по замыслу автора, должна была показать, что же современные молодые люди знают и думают о знаменитом монологе «Быть или не быть?». Так как молодые люди, видимо, весьма отдаленно представляли себе трагедию Шекспира, а из «Гамлета» едва знали первые слова, то все свелось к «хождению по кругу» опять на тему «жизни и смерти».

Поскольку сам г-н Волкострелов предпочитает заниматься реальностью и в основном современными текстами и современными пьесами, ибо ему интересна, прежде всего, реальность и сегодняшние люди, то опять же вызывает некое недоумение предложенная в таком «узком» ракурсе тема для обсуждения.

Прозвучавшие в премьерном спектакле интервью составляют десятую часть всего материала. По замыслу режиссера, каждый спектакль текстовки (интервью) будут меняться, это, вероятно, подразумевает некую «иллюзию реальности» – непохожесть одного спектакля на другой. Хотя, если подумать, то в том-то и есть прелесть театральных спектаклей, что они неповторимы. Ведь даже один и тот же текст невозможно дважды прочитать одинаково, невозможно одинаково сыграть одну и ту же сцену.

Впрочем, по задумке режиссера, актеров-то как раз в спектакле быть и не должно. Вернее, они якобы должны были быть самими собой, читая стенограммы почти «бесцветным» голосом, лишь изредка интонационно обозначая интервьюера и интервьюируемого. Опять меня терзают смутные сомнения в том, что артисты театра будут сами собой, читая такие текстовочки. Чтобы было совсем понятно, представьте себе юношей и девушек, не слишком обремененных знаниями классической литературы, «великого и могучего», которым внезапно предложили порассуждать о вечном.

Отсутствие актеров в «спектакле», по словам режиссера, опять же связано с персонажами. «У меня нет на сцене доверия к актерам, когда я вижу актера, исполняющего роль Гамлета…Это как-то по другому должно сегодня говориться», – считает г-н Волкострелов. Но «галерею кино-Гамлетов», которая была использована в спектакле, режиссер все же воспринимает, разграничивая для себя жанры кино и театра, утверждая об абсолютно других свойствах кино и кинемаграфического языка. «С кино я абсолютно вступаю во взаимодействие, и оно производит на меня большое впечатление – и старые фильмы, и современные фильмы. Кино обладает другими качествами, чем театр. Театр – сиюминутен, кино – запечатленное навечно, и достаточно понять контекст автора и времени, художника, изобразительных средств, материала и т. д. манеру игры актерской», – утверждает режиссер.

Интересно, на какую же зрительскую реакцию рассчитывал режиссер, проводя довольно жесткий опыт со зрителем, который привычно пытается искать драматургию, актерскую игру, историю – все привычные театральные атрибуты пьесы, которых нет.

По словам Волкострелова, ему сложно прогнозировать зрительскую реакцию и он вполне допускает, что через пять минут кому-то станет скучно, человек просто встанет и уйдет. У самого же режиссера нет критериев оценки своего творения нет, их для него просто не существует, Собственное творение его завораживает и, судя по всему, все сделанное ему очень нравится. Тем не менее, Дмитрий Волкострелов надеется, беря во внимание математическое соотношение, что если ему нравится, то вполне можно понравиться и кому-то еще. Остаться в единственном числе при всех математически выкладках и соотношениях режиссер не боится. «А как этого можно бояться? Потом, знаете, одиночество – это нормально. Например, Адольфу Шапиро было интересно…» – как аргумент привел в пример Волкострелов своего коллегу по режиссерскому цеху. Притом, что актерам ведь придется работать на среднестатистическую публику, режиссер убежден, что именно в том случае сработает очень мощный элемент узнавания. Узнавание зрителем себя – это одна из важных вещей, которая может произойти в театре.

Волкострелов считает, что этот спектакль зрители должен воспринять как спектакль «про нас», поэтому со временем зимний пейзаж саратовских улиц, пущенный в качестве фона видеорядом, сменится на весеннее-летне-осенний.

Поскольку в спектакле нет актерской игры, напрочь отсутствуют декорации и прочие атрибуты театра, тексты оставляют желать лучшего – из стенограммы, как из песни, слова не выкинешь и не сократишь (хотя иногда и следовало бы), радует лишь то, что длится он всего час.

После этого «действа» нахлынули ностальгические чувства о тех добрых временах, когда в театрах были декорации и костюмы, соответствующие эпохе пьесы, когда актеры умели играть, когда театр был театром…

В любом случае жизнеспособность результатов любого эксперимента, в том числе и театрального, проверяется временем.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=1032012035525&oldnumber=609