Корпоративный праздник

Александр ДАВИДЕНКО

Можно ли говорить об «адаптации» технических новшеств, глядя на работы В. Брайнина «Лев V» и «Лев III» (многие даже не догадываются о правомерности постановки такого вопроса, думая, что решение абсолютно самостоятельное)? Пожалуй, да. Перед нами заимствование эффекта оптического искажения близких предметов, сфотографированного с помощью короткофокусного объектива (скорее всего, именно фотография и была исходным материалом).

(Окончание. Начало см. в №№ 37 (639), 38 (640)

Если бы не демонстрация высокой степени обученности (в передаче фактуры и легких рефлексов), то оптический эффект, перенесенный с фотографии на холст, был бы не только главным, но и единственным достоинством. Но, может быть, он является новинкой, т. е. прием оригинален? Нет, всем сколько-нибудь знакомым с законами оптики, тем более многомиллионной армии фотографов, все это давно известно и активно используется на практике, так что художник, «списавший» решение, не проявил себя новатором в области художественной формы.

В целом я хорошо отношусь к творчеству Т. Назаренко, уважаю ее ностальгическое чувство памяти о трагическом периоде в жизни страны, затронувшем историю ее собственной семьи (серия «Семейный альбом»). Но не могу не сказать, что прием фотодокументалистики, вживляемый в живописную ткань произведения, в силу своей специфики, является оригинальным, т. е. художественно выразительным, лишь при первом использовании. Самоповторы, тем более повторы за другими авторами, уже не вызывают того обостренного интереса, как в момент «дебюта», так как новизна приема (именно он и является основной качественной характеристикой, а вовсе не идеологическая «программа» сама по себе) весьма сомнительна, как продукт второй свежести. Этот прием «говорящих» фотографий уже был продемонстрирован О. Рабиным, да и не только им. Кроме того, сама фотография – это некоторая условность (как визуализация действительности), условностью является и живописное изображение. Но изображение лишь фотографии, только фотографии, становится не условностью в квадрате, а лишь ее суррогатом, т. е. это игра на понижение статуса, и такая подмена ощущается как пустота.

Ведь что возникало при погружении одного условного объекта в пространство смыслов другого условного объекта? Активное их взаимодействие, а в данном случае взаимодействовать просто нечему. Более того, попытка высказаться на тему весьма болезненную и интимную, используя язык, свойственный симуляционным практикам, приводит к нивелированию самой темы. «Нормальный» зритель, т. е. не откликающийся на условные сигналы «свой – чужой», для многих являющихся единственным аргументом в пользу «качества», испытывает неловкость, улавливая фальшь и подмену, зачастую свойственную поверхностным постмодернистским пересмешникам, стремящимся казаться «актуальными», ценой разрушения этических барьеров, в чем Т. Назаренко до сих пор не была замечена.

Ничего, кроме банального сообщения, ставшего, видимо, откровением для авторов, не представляют многометровые холсты, объединенные в триптих «Сделано в Шанхае» (Колесников/Денисов). По сути, эти «плакаты» призваны донести до зрителя вполне тривиальную «новость», которая таковой уже давно не является, а потому не может никого поразить; это сегодняшняя реальность, ставшая общим местом. Благо, что трудозатраты на подобный опус невелики.

Конечно, далеко не все представленное на выставку, заслуживает суровой критики, но не критики вообще. Можно отметить мастеровитые пейзажи Е. Ромашко, которые вполне укладываются в привычные рамки традиций, идущих от В. Поленова и И. Левитана («Суздаль», «Цветущий луг»), а также довольно сухие виды, кисти И. Лапина, отсылающие нас к еще более давней традиции и к менее талантливым образцам («Никольская церковь», «Брошенный дом»). Выразительны большие этюды мужских торсов, в эффектных ракурсах выявляющие мускульную энергию тренированных тел (Е. Мальцева из цикла «Maskulin»). Нечто среднее из стилистики «сурового стиля» и гиперреализма демонстрирует в своих «случайных» сценах А. Подшивалов («Без названия», «Васька»). Хорошее чувство цвета можно наблюдать в работе А. Любавина, имеющей намеренно плоскостной характер, с задником, стилизованным под картонные декорации («Девочка и город»). Чисто живописные достоинства отличают творчество Плужниковой-Орловой («Странник – зимний путь», «Сюзанна», «Дневник – август»).

Кроме интересной живописи, пристальное внимание, даже любовь, обнаруживается к игре фактур, ракурсов и опрокидываемых перспектив у Л. Наумовой, что придает работам лирический и, в то же время, несколько гротесковый характер («Дети под столом», «Мужчина, несущий петухов»). Любопытны пластическим решением «Страж» и «Голова на красном фоне» В. Калинина, демонстрирующие созидающие возможности выразительного намека. Конечно, можно усмотреть истоки подобного подхода в творчестве Ж. Руо («Марокканец. 1913 г.»), или П. Клее («Перечеркнутый лист. 1933 г.», «Перечеркнутый человек. 1935 г.»), но есть и недавние предшественники – О. Булгакова (серия «Имена. 2006 г.», в частности, голова «Лаврентий»).

Нельзя не упомянуть и о саратовском разделе выставки. Не стану останавливаться на откровенных неудачах, которые в изобилии присутствуют здесь, укажу лишь те работы, которые в какой-то степени интересны и являются или реализацией уже сложившейся художественной концепции их авторов, или демонстрируют живой, способный к развитию потенциал. Разброс в пластических приемах, стилистических предпочтениях невелик, но это объясняется не только (и не столько) провинциальной замкнутостью, сколько корпоративной обособленностью организаторов. Огорчает тот факт, что вместо замечательного пейзажа, подаренного В. Зотовым Саратовскому художественному училищу, мы видим довольно ранние работы периода его становления, обретения своего лица, хотя и в них ощущается недюжинный темперамент и чувство живой пластической формы («Мой старый дом. 1996 г.»). Декоративное видение мира, умение из многочисленных цветных доменов создавать гармоничную «симфонию», проявляется у П. Маскаева в работе «Цветы и фрукты». Пейзажи-размышления, пейзажи, как эмоциональный отклик на прожитое, в которых звучит нота сожаления о потерях, печаль об ушедшем, скорбь о разрушаемом, представляют собой «Врата» и «Мой красный дом» В. Учаева. Устойчивый традиционализм демонстрирует С. Таратухин («Мой дед», «От сглаза»). В пейзажах и натюрмортах Л. Маханьковой тонкое чувство цвета реализовано в виде полуабстракных форм, словно подчеркивающих самодостаточность широких, певучих, люминесцирующих полос, не нуждающихся в дополнительном сюжетном определении («Счастливая осень»). Широк диапазон художественных пристрастий А. Гвоздю – от тяготения к фламандскому натюрморту, прочитанному в современной редакции («Рыбный день»), до озорного, двусмысленного «Натюрморта с зайцем». Оригинальное пластическое решение в стиле бумажных оригами использовал А. Патрикеев в профильном изображении женской полуфигуры («Обнаженная»). Хороша графика Гамаюновой, особенно черно-белый лист «У зеркала». С. Серов демонстрирует неплохое чувство декоративных возможностей цвета, а также склонность к монументальным формам, недаром его работы напоминают мозаичное панно («Возвращение»). Довольно смел, хотя и не дерзок портрет женщины-вамп С. Дворникова («Леди W»). Можно отметить хороший пейзаж Ф. Саликова «Зимние пруды», навевающий воспоминания о П. Брейгеле, а также дурно исполненную композицию «Тригорская барышня» – статичный театральный задник, словно ожидающий появления в сцене настоящих действующих лиц.

Завершая обзор, можно вновь посетовать на очевидную невнятность позиции Академии по вопросу, что такое современное искусство, которое актуально всегда, в отличие от «актуального», которое на следующий день (иной раз и в момент своего рождения) может оказаться уже не современным, а также каковы критерии (хотя бы в общих чертах) художественного качества.

Не в последнюю очередь к печальным выводам, которые, на мой взгляд, отражают действительное состояние дел, подтолкнуло довольно инертное отношение организаторов выставки к практической стороне хорошей, по сути, идеи (корпоративная обособленность усугубила ситуацию). Видимо, они полагали, что художники предложат свои лучшие работы для осуществления именно этого мероприятия. Но сегодня они в значительной степени разобщены, выставок проводится очень много и далеко не каждый творческий работник согласится без деятельного напоминания и уговоров (то есть без настоящей работы «на земле» самих организаторов), отвлекаться от более важного – сложного и интимного в своей основе художественного процесса.

Эти обстоятельства повлияли на снижение статуса и качества выставок вообще. В результате и на этой выставке мы имеем более чем неоднородный состав, огромный разброс качества представленного материала, а также ситуацию, которую иначе, нежели казусной, не назовешь – явное противоречие визуального ряда и вербальной поддержки.

Вполне ожидаемым в рамках корпоративного праздника стало распределение премий. В большинстве случаев решения носили, скорее, «политический» характер и слабо коррелировали с художественным качеством самих работ, вызывая подозрения в каких-то иных «заслугах» счастливчиков.

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=6122012142655&oldnumber=641