"Газета "Богатей"
Официальный сайт

Статья из № 7 (825) от 15.08.2020

Новая Россия, или Гардарика (Страна городов)

Десять политических заповедей России XXI века

Михаил ХОДОРКОВСКИЙ

(Продолжение. Начало см. в № 6 (824) от 31 июля 2020 года)

Монополия или Конкуренция?

Стоит произнести слово «монополия», а тем более – «конкуренция», как все, кто не имеет отношения к экономике или бизнесу, теряют интерес к теме: ну вот, опять двадцать пять! Естественные монополии, неестественные привилегии… Сколько можно?! Всем же всё (как всегда, впрочем) и так ясно: монополия – плохо, конкуренция – хорошо. Зачем толочь воду в ступе? Но, оказывается, есть зачем. Монополия и конкуренция – это вовсе не об экономике, точнее и об экономике тоже, но лишь чуть-чуть. Это, скорее, об образе жизни и о способе мышления. По сути, речь идет о двух разных взглядах на общественное устройство в целом – а значит, это и о политике, и о социальной сфере, и об идеологии.

Есть некий закон сообщающихся социальных сфер: если у нас монополия в экономике, то рано или поздно наступает авторитаризм в политике, патернализм в социальных отношениях и какой-нибудь тоталитаризм в идеологии. Это происходит потому, что и монополия, и все сопутствующие ей социальные и политические состояния – следствие определенных социокультурных доминант. Свойственных, в частности и в особенности, российскому обществу. Настоящая демонополизация возможна только при изменении этих доминант, иначе мы просто заменим одну монополию другой.

Монополия и конкуренция – не абсолютные противоположности, не полные антагонисты, как многие упрощенно себе представляют. И в то же время они обречены на вечное противостояние, нельзя полностью устранить ни монополию, ни конкуренцию. Они лишь способы борьбы порядка с хаосом. Это инструменты организации социального пространства. В чем-то хорош один, а в чем-то другой.

Возьмем, например, монополию государства на легальное насилие. Сегодня – общепризнанная правовая норма, но в исторической ретроспективе это совсем не так, а в исторической же перспективе, судя по расширяющейся сфере применения всяческих вагнеров, – кто его знает.

В практическом плане есть две стратегии борьбы с хаосом: путем его заморозки с помощью иерархии (вертикали) власти – жесткий подход, и путем его организации (маршрутизации) с помощью правил движения – мягкий подход.

Именно поэтому нельзя путать конкуренцию с войной всех против всех: организованная конкуренция призвана, как и монополия, бороться с этой войной, но иными средствами.

Монополии всегда в той или иной степени естественны. Укрупнение капиталов и связанное с этим укрупнение производства вызвано в первую очередь потребностями повышения производительности труда. Во всяком случае, до самых последних лет производительность труда росла по мере укрупнения бизнеса. Это связано с множеством причин, и не в последнюю очередь с тем, что в рамках крупного предприятия легче сформировать алгоритмы труда и внедрить систему контроля, позволяющую исправлять ошибки исполнителей. Разумеется, такие обстоятельства, как концентрация ресурсов и связанная с этим стрессоустойчивость, тоже имеют значение.

Даже самые продвинутые стартаперы, как правило, видят успех своего детища в его продаже одному из транснациональных гигантов.

Но одновременно по мере развития монополий эта же самая производительность труда начинает снижаться, так как пропадают стимулы к усовершенствованию производственного процесса – зачем что-то менять, когда и так хорошо. А в результате чуть раньше или чуть позже любой гигант перестает быть эффективным.

Таким образом, укрупнение бизнеса играет положительную роль, когда оно находится под контролем, и отрицательную – когда оно выходит из-под контроля. Самый простой способ поставить монополию под контроль – развивать конкуренцию, то есть заставлять субъектов крупного бизнеса соревноваться между собой, оставаясь в рамках строго установленных правил, за соблюдением которых следит государство-арбитр.

Подходы здесь более или менее известны и универсальны. После того как та или иная монополия начинает контролировать более тридцати процентов рынка, настает время вводить наблюдение, чтобы предотвращать злоупотребления. При достижении уровня шестидесяти процентов рынка надо принимать меры по снижению доходности монополии, стимулируя других производителей товаров и услуг. Все это напоминает бесконечную борьбу с оледенением – надо непрерывно сбивать слишком большие сосульки.

Монополизация на рынках – это своеобразный герпес: победить нельзя, но можно держать в подавленном состоянии за счет хорошо работающего политического и экономического иммунитета. Но, в отличие от герпеса, укрупнение – не болезнь, а естественная эволюция, и его нельзя не использовать.

Формы при этом бывают разные, необязательно такие прямолинейные, как в Европе и США. Например, в Корее существует монополия «Самсунг», которую государство, можно сказать, крышует. Но это же самое государство ставит «Самсунгу» жесткие условия, требуя, чтобы не менее шестидесяти процентов продукции шло на внешний рынок. И если условия не выполняются, то следуют жесткие санкции. Такую политику можно назвать заместительной терапией конкуренции. Другими средствами, но проблема контроля над монополией решается.

Ситуация резко меняется, когда частная монополия становится государственной и оказывается в руках госкорпораций. В этом случае ни рыночная, ни заместительная терапия больше не работают, а конкуренцию выжигают административным напалмом.

Ни одно частное предприятие не способно конкурировать с консолидированной силой государства как собственника и государства как контролера. Кто не знает, как это работает, пусть внимательно изучит мусорный и строительный бизнесы генерального прокурора России. Не может быть речи и о том, чтобы один чиновник мог эффективно контролировать другого чиновника (а все руководители госкорпораций по определению являются крупнейшими чиновниками). Чем заканчивается даже намек на такой контроль в России, все видели на примере «дела Улюкаева»: он заканчивается на мясокомбинате, где производят «колбаски от Сечина».

В России монополизм укоренен исторически, поэтому тут у него довольно много приверженцев. Почти вся промышленность создавалась по инициативе государства, с участием государства и под контролем государства (даже если инициатива и была коррупционно мотивирована будущим собственником). Разумеется, монополия была важнейшим инструментом государственной индустриализации. После большевистской революции она стала ее единственным инструментом. Монополизм был доведен до абсурда, возведен в такой ранг, которого он не имел до этого ни в одной крупной экономике мира. В конце концов этот монополизм и погубил СССР, сделав его экономику неэффективной и неконкурентоспособной.

После распада СССР на исторически короткий промежуток времени Россия в значительной мере освободилась от монополизма, но при этом так и не смогла организовать нормальную конкуренцию. Экономические и политические институты посткоммунистического общества не поспевали за масштабными вызовами эпохи. В итоге общество свалилось в штопор – ту самую войну всех против всех, которую монополии и конкуренция должны предотвращать. В начале нулевых, вместо того чтобы продолжить создавать конкурентную среду, было принято стратегически ошибочное решение начать восстанавливать монополию. Но это оказалась монополия особого рода, которой Россия прежде не видывала.

При коррумпированном сверху донизу авторитарном режиме, лишенном к тому же всякой реальной идеологической базы (вместо которой используются какие-то ржавые скрепы), монополии стали исключительно инструментом обогащения кланов, присосавшихся к власти. Монополиями режим рассчитывается с этими кланами за их политическую лояльность. То есть монополии – это самая конвертируемая валюта посткоммунистической России. Власть вместо денег раздает монополии: сначала на добычу нефти и газа, затем на дорожные сборы, затем на все подряд. Теперь вот, судя по недавним сообщениям, дело дошло до сортиров. Неудивительно, что и эта важная отрасль экономики досталась семейству генпрокурора Чайки: им по профилю.

Справедливости ради надо признать, что в России и раньше было мало предпосылок для успешного развития конкуренции, поэтому создание конкурентной среды – непростая задача для любого правительства, включая то, которому предстоит строить новую Россию, когда уйдет в небытие нынешний режим. Такими предпосылками обычно являются готовность к кооперации, широкий радиус доверия и иные атрибуты буржуазного общества – все то, что входит в веберовский протестантский этический код. В России подобный этический код, к сожалению, так и не прижился.

Вопреки расхожему мнению о том, что русские – это прирожденные коллективисты, исследователи даже с противоположными взглядами на судьбу России обращали внимание на патологический индивидуализм (по Ильину – федерализм), свойственный русским людям.

Чтобы гасить этот вечный избыточный русский индивидуализм, всегда использовались очень суровые меры, в том числе и повсеместное распространение монополий. Со временем монополии стали в России в значительной мере исторически обусловленным способом выживания за счет существенного подавления инициативы. Знаменитая русская насильственная соборность – лишь реакция на неспособность мягко гасить индивидуализм с помощью общих правил. Но у этого способа есть и свои исторические ограничения: с какого-то момента он просто перестает работать.

Монополии как метод преодоления хаоса сейчас вообще практически везде уступают конкуренции. Но в России с ее тяжелым культурным наследием конкуренция просто не успевала развиться настолько, чтобы справиться со своей миссией. Каждый раз находился самодержец, который пытался решить накопившиеся проблемы на пути монополизации. Результат? Низкая эффективность и огромные издержки.

Петр I создал централизованную, почти целиком зависимую от государства промышленность. Большевики довели эту тенденцию до логического конца, оставив в живых только государственную плановую экономику. Чего это стоило и чем закончилось, напоминать, думаю, излишне. Это был всегда грубый, жесткий и неэкономный инструмент, но он веками как-то работал.

Почему это не работает сейчас? Потому что в ситуации развитого информационного общества монополия как основной метод регулирования социального пространства себя практически исчерпала.

В условиях, когда все общественные отношения многократно усложнились, а успех все больше зависит от действий одного-единственного индивида или малых групп, поддерживать динамическое развитие общества через механизм монополий становится практически невозможно. У России нет другого пути, кроме перехода от экономики монополий к экономике конкуренции. Но сделать это непросто.

Преимущества конкуренции не так очевидны, хотя эмпирически подтверждается, что конкуренция бьет монополию. Это доказал опыт экономического развития практически всех крупных экономических систем: США, России, Китая. Гибель советской системы во многом на совести тех, кто не распознал вовремя губительных свойств монополизма. Рискну предположить, что если бы эволюция советской системы пошла по линии Шелепина – Косыгина, а не Брежнева – Суслова, и косыгинские реформы были бы реализованы в полном объеме, то финал СССР мог быть иным.

Но дело все-таки не столько в эмпирическом опыте, сколько в самом принципе. Конкуренция – более эффективный метод структурирования любого социального пространства, превосходящий монополию по своему потенциалу. Конкуренция – это индивидуальная игра, организованная по общим и неукоснительно соблюдаемым правилам. В них как бы вшиты две стороны одной медали: свобода действий игроков, свобода выбора ими вектора движения и одновременно наличие предустановленных правил, которые нельзя менять по своему желанию или просто игнорировать. То есть в конкуренции главное – это правила, соблюдая которые игрок сохраняет широкую свободу выбора.

В монополии, наоборот, главное – это приказы. В условиях монополии свобода есть только у одного субъекта – того, кто единолично устанавливает и правила, и маршрут. Именно за счет сочетания двух элементов – порядка и свободы выбора – конкуренция оказывается более эффективной, чем монополия. Психологически именно конкуренция, а не монополия, является более естественной: она более соответствует природным инстинктам человека.

Из такого понимания конкуренции следует, что формирование правил и исполнение правил – ее сущностные моменты. Конкуренции не будет, если одни будут равнее, чем другие. Но этого мало.

Нужен равный и справедливый доступ к процессу формирования правил, ибо если правила дают кому-то преимущества, то конкуренция превращается в свою противоположность – скрытую монополию и хаос. Таким образом, настоящая конкуренция возможна только при развитом гражданском обществе и политическом (правовом) государстве. Эти вещи идут в наборе, как комплексный обед. Если над экономикой нет надстройки в виде конституционного правового государства, то выстроить экономику на конкурентных началах невозможно.

И здесь мы подходим, наконец, к самому главному. Есть страны типа Южной Кореи, где монополия частной компании, находящаяся под контролем конституционного государства, работает эффективно. Есть страны типа Швейцарии или Норвегии, где госкорпорации, находящиеся под контролем демократического государства, работают весьма эффективно (например, швейцарские железные дороги). Но нет стран, где государственная или частная монополия, находящаяся под контролем авторитарного и коррумпированного государства, работает эффективно. Такое сочетание на входе есть почти всегда «Венесуэла» на выходе.

Коррумпированная, несменяемая власть (политическая монополия) плюс экономическая монополия – это гарантированная катастрофа.

По сути, такой комплект является злокачественным образованием. Многочисленные клановые клетки разрывают в клочья государственную ткань, стремясь урвать себе какую-либо из монополий. Пришел Сечин – получил «Роснефть». Пришли Ротенберги – получили «Платон». И так, как в матрешке, до самого низу, до последней Кущевки. Все эти монополии возникли благодаря коррумпированной власти и не могут без нее существовать. Возникает коррупционный замкнутый круг «власть – монополия – власть», разорвать который может только революция. И так будет бесконечно, пока не возникнет альтернативная модель – политическая конкуренция, превращающая экономические и социальные монополии в конкурентные процессы, которые, в свою очередь, воспроизводят политическую конкуренцию.

Продолжение следует...

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=2092020134048&oldnumber=825