Участники землетрясения

Владимир ГОРБАЧЕВ

Уже давно во мне зрело желание вспомнить события 1989-1993 годов, в которых мне довелось участвовать. И вот я решил исполнить это намерение. Подчиняясь особенностям Фейсбука, не приветствующего длинные тексты, я буду публиковать эти заметки частями, стараясь соблюдать хронологию.

Владимир Горбачев

Одним из обстоятельств, подтолкнувших меня к написанию этих воспоминаний, явилась статья экономиста Владислава Иноземцева на «Медузе». Главный тезис автора в том, что историческую развилку, после которой наша страна роковым образом устремилась в тупик, она прошла не в 2000-м году, когда, по выражению экономиста «дряхлеющий Ельцин» привел к власти Путина, а гораздо раньше. Дескать, тупиковый путь развития выбрало окружение Ельцина еще в 1991 году. Безусловно, такая точка зрения имеет право на существование. Но экономист Иноземцев стоит высоко, глядит из сияющих высей. Я же хочу вспомнить детали, неприметные подробности того, что происходило в указанные годы.

Начать изложение я хочу с осени 1989 года. Завершалась кампания по выдвижению кандидатов на выборы депутатов Съезда народных депутатов СССР. В ходе этой кампании уже произошло многое, невозможное прежде. Прошли собрания избирателей, на которых кандидату КПСС, директору СЭПО Павлюкову противостоял независимый кандидат Макаревич. Прозвучали первые речи с требованием отмены 6-й статьи Конституции, утверждавшей монополию КПСС на власть. Более того – на Третьей Дачной состоялся первый митинг, организованный Александром Никитиным (за что означенный инициатор отсидел в тюрьме свои 14 суток).

В общем, произошли первые толчки той подземной бури, которой в ближайшие годы предстояло разыграться во всей силе. Тут надо еще учесть обстановку, в которой мы жили. В это время (а может, чуть раньше? или позже?) был расширен перечень товаров, выдаваемых по так называемым талонам. Помимо сахара, лампочек и водки, в него вошли крупы, консервы, макароны и еще что-то (что – не помню). Всего в карточке имелось 10-12 позиций. Все обыватели были прикреплены к магазинам, где могли отоварить свои драгоценные талоны (еще их называли приглашениями). Мой магазин находился на углу Горького и Пушкина. Помню очереди, начинавшиеся задолго до входа, ругань и драки в этих очередях. Товаров на полках становилось все меньше, денег в карманах граждан – больше. Уже народились первые кооперативы, и в полуразрушенном здании на углу Горной и Университетской сидел первый саратовский кооператор, изобретатель Е. Моторный. Подозреваю, правда, что торговал он в основном не продуктами своего изобретательского гения, а китайскими джинсами и кроссовками, но, возможно, я ошибаюсь, и там были одни радары и стробоскопы.

Было и кое-что похуже, чем товарный голод. Вовсю разгорался карабахский конфликт, уже произошли погромы в Сумгаите и Гяндже, прозвучали первые выстрелы.

В общем, многое что происходило, когда в квартире Ю. Л. Чернышева, находившейся в доме напротив завода им. Орджоникидзе, собрались несколько человек, чтобы участвовать в создании социал-демократической партии.

Среди собравшихся прежде всего надо назвать самого хозяина квартиры. К этому времени Ю. Чернышев успел поучаствовать в движении за трезвый образ жизни (это, напомню, еще в советское время, когда «веселие Руси есть пити»), куда-то за это вызванный и строго предупрежденный. Затем были уже названный Александр Никитин, Аркадий Дидевич, Елизавета (к сожалению, не помню фамилии), кто-то еще, и, наконец, автор этих строк.

Почему социал-демократия? Да Будда ее знает, почему! Подозреваю, что если бы Юрий Леонидович предложил собравшимся создавать анархистскую партию, или ультра-либеральную, или христианско-социальную, или какую еще, мы бы и тогда согласились. Главное было – мыслить свободно, не стесняясь догмами диамата с истматом (не знаете, что сие такое? вам повезло), а там посмотрим.

Итак, мы собрались в квартире Ю. Чернышова и принялись создавать социал-демократическую группу. Группе полагался программный документ, его было решено назвать Манифест. Ну, конечно же, Манифест! Никакие «заметки», или «обрывки отрывков», или «робкие попытки» тут не годились.

Содержание этого документа я помню сейчас смутно. Но споры вокруг каждой формулировки шли отчаянные. Что поставить вначале – осуждение плановой экономики или многопартийность? Чего добиваться – власти трудовых коллективов на предприятиях (в духе Броз Тито) или прав профсоюзов? (Так и хочется добавить, в духе «Бесов»: «и обобществления жен». Но нет, этого не было).

Сознавали ли мы в тот момент реальное положение, в котором находилась страна? Знали ли, что золотовалютные резервы подходят к концу, страна погружается в долговую яму, разбухает пресловутый «денежный навес», не позволяющий хоть как-то сбалансировать рынок? Нет, этого мы не сознавали. Главное для нас было – вырваться из-под власти коммунистической догмы. Как можно громче выкрикнуть ей проклятие. Порвать с ней навсегда. И хотя эта задача была чисто идеологической, нельзя отрицать ее важность. Ведь мы, как герои романа Стругацких «Обитаемый остров», всю жизнь находились под воздействием партийного идеологического поля, которое навязывало свои оценки окружающего. Все наши представления были искажены в ту или другую сторону. Выстроить правильную, адекватную картину окружающего мира – это была важная задача не только для нас, но для всех жителей страны Советов. Эта задача в полной мере не решена до сих пор.

Наконец Манифест был составлен и утвержден, группа создана. Документы об этом были высланы в Москву, где уже существовала Социал-демократическая Ассоциация СССР. Позднее эта организация сыграла определенную роль в моей жизни – я в ней работал. Об этом пойдет речь позже.

Приближались выборы в местные Советы. Сверху пришло разрешение создавать Клубы избирателей. О, это была интересная кампания, там много чего происходило!

Клубы избирателей создавались на предприятиях. Поскольку я в тот момент работал корреспондентом в газете авиационного завода, то мы с редактором означенной газеты Сергеем Попиковым решили создать клуб авиационного завода. Помню, каким шоком это стало для чиновников заводского партбюро. У них там все было по-своему расписано, а тут на учредительное собрание клуба явились мы со своей повесткой. И пришедшие на собрание заводские инженеры, конструкторы, слесари (помню слесаря Сергея Слесаренко) дружно нас поддержали! Это был мой первый опыт контакта, так сказать, с народом. И помню свою радость при осознании поддержки, которую нам оказывают практически в любой аудитории. Никого не нужно было уговаривать, агитировать. Мы с Попиковым и оглянуться не успели, как оказались в роли руководителей клуба, и могли спокойно распространять свои тлетворные демократические идеи. (По соседству с нами, на подшипниковом заводе, распространял те же идеи создатель тамошнего Клуба избирателей Сергей Макаров).

Это сейчас, когда пришла пора повсеместного покаяния в приверженности к идеям свободы, пора посыпания пеплом облысевших и поседевших голов, появились теории о том, что свободу нам протащил по тайным ходам зловещий Сорос, что эту бациллу вырастил в своей лаборатории Гайдар. Теперь из каждого утюга доносится эта теория, объявленная патриотической и государственной. Но те, кто хоть немного помнят прошлое, могут свидетельствовать то, что уже было сказано выше: ничего не нужно было завозить, никого не нужно было агитировать. Люди тянулись к свободе, как к свету.

Рассказ о Клубах избирателей логически подводит к рассказу о выборах, о формировании знаменитого Саратовского городского Совета депутатов, в котором значительную часть составили «наши», то есть люди, настроенные против КПСС. И сюда же должен примыкать рассказ о таком любопытном явлении, как Клуб-семинар кандидатов, о его создателях, Валерии Давыдове и Владимире Южакове. Однако я хочу вначале рассказать об одном примечательном событии в жизни Саратова тех лет. Это событие резко контрастировало с прежним течением политической жизни – хотя и полной дискуссий, но довольно мирной. А тут отступающий дракон вдруг показал зубы.

Этим событием стала первомайская демонстрация 1990 года. Демократическое движение в городе к тому времени набрало силу, появилось несколько организаций, у каждой имелись десятки сторонников. Помимо нашей Социал-демократической группы, имелась Демократическая партия Николая Травкина, движение «Демократическая платформа в КПСС», видными представителями которого были Владимир Санатин и Александр Ососков, и из которого в дальнейшем родилась Республиканская партия. И возникла идея – всем приверженцам перемен 1 мая пройти отдельной колонной, со своими знаменами и лозунгами. В конце концов, 1 мая был и наш праздник – ведь мы разделяли идеи международной солидарности трудящихся. Мы их разделяли в гораздо большей степени, чем господствующая партия, к этому времени уже не имевшая с трудящимися ничего общего.

Кто первый высказал мысль об отдельной демократической колонне, я уже не помню. Возможно, она родилась в том же Клубе-семинаре кандидатов, и ядро колонны должны были составить кандидаты в народные избранники, со своими удостоверениями, особым статусом, что придавало шествию определенную легитимность.

Я также не помню, подавалась ли заявка на такое отдельное шествие. Надеюсь, что ясность в этот вопрос мог бы внести Александр Никитин, принявший в шествии самое активное участие. Может быть, он подавал заявку? Не знаю. Знаю только, что когда утром 1 мая я явился в сквер на территории СГУ, где был назначен (кем? не помню) сбор участников шествия, то застал там Александра Дмитриевича, фотографа Бориса Петрова и еще ряд знакомых людей. А еще больше – малознакомых. Глядя теперь на эти снимки, я размышляю: откуда взялись эти люди? Кто они? Куда потом девались – ведь некоторых я в демдвижении больше не видел? И если вспомнить, что в любом движении обязательно должен был присутствовать штатный сотрудник КГБ, придешь к некоторым выводам… Да, кстати, на этом первом снимке, где все так мило улыбаются, слева спиной к зрителям стоит представитель властей – кажется, из райкома. Фамилию и должность представителя я не помню.

В общем, мы собрались, развернули знамена и транспаранты, построились и двинулись по проспекту Ленина (ныне получившему свое законное имя Московской улицы) к площади Революции (ныне Театральной). Вот мы идем. Трехцветный флаг России гордо несет писатель Василий Кондрашов. Кажется, он был первым, кто поднял в Саратове это знамя.

Сколько нас было? Думаю, вряд ли больше пятидесяти. И уж, конечно, меньше ста. Хорошо помню, что среди нас не было ни В. Давыдова, ни В. Южакова. И вообще кандидатов было маловато. Кроме нас с Никитиным, может, еще человека три.

Дружно и мирно мы дошли почти до самой площади. И тут, на пересечении с улицей Горького, перед нами выросла плотная цепь курсантов. Кажется, это были курсанты училища внутренних войск. Но, может, привлекли и других - в те годы в Саратове дислоцировалось несколько военных училищ.

Начались переговоры. Самым активным их участником был Никитин. Никто не говорил ничего определенного. Нам не приказывали разойтись, не угрожали. Кажется, нас даже обещали пропустить. Все было все так же мирно и благостно. Как вдруг прозвучала команда, эти здоровые ребята сомкнули ряды, за их первой цепью возникла вторая, и они начали нас теснить.

Мы сопротивлялись. Мы протестовали. Но они выполняли приказ, и они были явно сильнее. В ход пошли кулаки, кто-то упал… Демократическую колонну вытеснили с перекрестка вниз по Горького (смотри третий снимок Плачущая девушка в центре – Ирина Воробьева, ее держит за руку Дмитрий Гостев, оба из нашей соц-дем группы).

В процессе вытеснения благостное настроение участников противостояния куда-то улетучилось. Многие участники шествия получили синяки, шишки; Борис Петров едва смог уберечь свою камеру. Курсанты смотрели на нас уже как на врагов. Правда, они не знали, в чем нас обвинить. Ведь у них еще не было ни Д. Киселева, ни Соловьева, ни других замечательных пропагандистов. Они не знали, что все мы получили по пачке печенья от Буша (или от Голды Меир?) и секретные задания из Лэнгли. Любопытно, что курсанты выполняли приказы КПСС - структуры, которую возглавлял инициатор перестройки М. С. Горбачев, ныне объявленный мудрыми «патриотами» предателем.

Вытесненная колонна боковыми улицами добралась до Набережной, где возле Ротонды состоялся митинг. И была принята какая-то резолюция. А по площади Революции уже дружно маршировали колонны трудящихся, и раздавалось привычное: «Увеличим добычу стали и справок! Приветствуем трудящихся завода имярек! Шире знамя соревнования!» Первомайскому шествию больше ничто не мешало. И погода в тот день стояла прекрасная…

Итак, 1 мая 1990 года мы впервые испытали на себе, как может огрызаться ослабевшее государство. И тем же вечером мы, четверо саратовских социал-демократов, сели в поезд, чтобы отправиться в Москву и совершить там некое действие по изменению этого государства. 2 мая открывался Учредительный съезд Социал-демократической партии России, нам предстояло в нем участвовать.

Съезд продолжался три дня. Проходил он в здании одного из многочисленных московских вузов – сейчас не помню, в каком. Участникам съезда предстояло принять Программу партии, ее Устав и избрать руководящие органы. Все эти действия сопровождались острыми спорами, столкновением мнений, но в итоге согласие было достигнуто – документы были приняты, в руководство партии, как я помню, вошли такие люди, как Олег Румянцев, Александр Оболенский, Павел Кудюкин.

О чем спорили? Сейчас уже не вспомнишь, хотя я сам принимал участие в этих дискуссиях и даже раза два выступил в прениях. Могу только предположить, что споры велись о роли трудовых коллективов (должны ли они заменить директоров, по опыту Югославии), роли профсоюзов, о характере того строя, который мы стремимся создать – будет ли это демократический социализм, или нечто иное, но тоже возвышенное и гуманное.

Оглядываясь назад, легко заметить, что эти споры оказались лишенными всякого содержания. В ходе начавшейся спустя два года приватизации трудовые коллективы не получили ровно ничего, нынче их роль равна нулю. Профсоюзы – настоящие, независимые профсоюзы – в нашей стране так и не возникли. А вместо демократического социализма с благородно-человеческим лицом возник самый грабительский, хищнический капитализм, какой только можно вообразить. Капитализм, в котором власть сращена с собственностью, а пропасть между богатыми и бедными растет даже быстрее, чем число танков и ракет.

Как известно, революции задумывают мечтатели, совершают герои, а их плодами пользуются проходимцы. (Кто сказал: Дантон, пока его вели на гильотину? Или Дзержинский, заряжая револьвер?) Когорты этих проходимцев уже формировались за спиной вождей назревавшей революции. Они не собирались идти на баррикады, но они уже кое-что почитали, знали, как функционирует биржа, как захватывается и удерживается собственность. История давала им шанс для быстрого обогащения, и они не собирались его упустить. В основном их кадры формировались из средних и низших звеньев партийно-хозяйственной номенклатуры, с добавлением некоторого количества рядовых инженеров и прочих конструкторов.

Как правило, эти люди не собирались брать на себя ответственность за предстоящие перемены, входить в правительство, тем более занимать первые посты. Нет, они, эти люди, сегодняшние олигархи, не лезли вперед. Впереди пошли другие – такие люди, как Немцов и Гайдар. Они не получили от реформ, от власти, которую имели, ничего. Никто не найдет ни их вкладов, ни накоплений – их нет. За свой труд они получили только дружную ненависть людей, посчитавших себя обманутыми.

Сказанное не означает, что на путь хищнического государственного капитализма наша страна вступила по злой воле жадных проходимцев, или в результате ошибки реформаторов. Видимо, в тех условиях, с тем экономическим и идеологическим багажом иной выбор было трудно сделать. Пожалуй, только сейчас в нашей стране возникли условия для развития социал-демократии. Однако на этих позициях стоит только «Яблоко», возглавляемое своим дряхлым и крайне осторожным основателем.

Однако вернемся в Москву мая 1990 года. В один из дней съезда произошло одно знаменательное событие – с участниками съезда, входившими в общество «Мемориал», встретился академик Андрей Сахаров. Это был единственный случай, когда я видел академика и общался с ним.

Запомнилось, что, войдя в комнату, Андрей Дмитриевич сразу потребовал закрыть все форточки – этот человек, не боявшийся репрессий, опасался сквозняков. И еще поразило, что, когда он начал говорить, при первых же звуках его голоса в комнату установилась полная тишина. Говорил он мало, все только о деле, очень просто.

Недавно я прочитал чье-то высказывание, что как жаль, мол, что во главе России в то время встал Ельцин, а не такой человек, как Сахаров. Сразу видно, что это говорил человек, который никогда не встречался с академиком. Тем, кто его видел хотя бы недолгое время, должно быть ясно, что такой вариант был исключен. Сахаров был несгибаемым борцом, бесстрашным правозащитником – но политиком он не был. Он не мог руководить никем и ничем. Так что и гадать не стоит, что могло бы быть.

https://www.facebook.com/vladimir.gorbachev.7771

Адрес статьи на сайте:
http://www.bogatej.ru/?chamber=maix&art_id=0&article=29082021210420&oldnumber=836