| К свежему номеру |
Худсовет Маскарад в отсутствии бала
Екатерина БОГДАНОВА Что и говорить: театральный год нынче задался. Да еще как. Умы и души саратовской публики испытали на прочность сразу три ведущих городских театра, вздумавших открыть сезон премьерами.
И если для ТЮЗа или академдрамы подобная роскошь отнюдь не в диковинку, то академический театр оперы
и балета откровенно удивил. 7 октября на саратовской сцене в четвертый раз реанимировали знаменитую оперу «Бал-маскарад» на музыку Джузеппе Верди. И если восставший «покойник», судя по всему, чувствовал себя неплохо, то зрители оказались явно не подготовленными к чуду воскрешения.
Вроде бы как-то мелко оценивать оперную постановку, в первую очередь, с точки зрения антуража, не вдаваясь в тонкости манеры исполнения арий, степень владения артистами итальянским языком и прочие сугубо технические детали. Тем более что руководство театра, похоже, по-прежнему продолжает считать, что истинный поклонник оперного жанра должен быть выше пристрастной оценки костюмов и декораций. И ведь верно: зачем баловать зрителя, когда он и сам без труда способен вообразить какой угодно наряд и мысленно перенести героя в нужное место действия с приличествующей случаю обстановкой.
Да и чего греха таить: высокое искусство уже не первый год страдает от соприкосновения с материальной действительностью. И очень часто те затраты, которые готов понести театральный бюджет, в процессе создания спектакля вступают в противоречие с объективными требованиями к финансовой стороне постановки. Как видно, оперный театр и на этот раз не стал сворачивать с давно проторенной дорожки и предпочел пожертвовать зрелищной стороной действа в угоду режиссерским амбициям. Поэтому получилось то, что получилось.
Для начала стоит немного рассказать о сюжете. Он незамысловат. Страсти любовного треугольника – жены, мужа и, как водится, лучшего друга мужа – в итоге оборачиваются тем, что некий Ренато, заподозривший свою супругу Амелию в измене с графом Ричардом, убивает последнего прямо в разгаре костюмированного бала. Развязка наступает к концу третьего действия, а сама опера длится немногим более трех часов, что уже само по себе для восприятия тяжеловато. Для полноты картины остается добавить, что, по сценарию, все это время артисты старательно выводят партии на итальянском, а большинство зрителей вглядывается не на сцену, а под потолок на сменяющие друг друга строчки синхронного перевода.
Но обиднее всего другое. Наверняка еще задолго до третьего звонка публика уверовала в то, что увидит на сцене нечто фантастическое. По крайней мере, в это приятное заблуждение поневоле вводили небывало роскошные либретто – красочные, отпечатанные на глянцевой бумаге и так выгодно отличающиеся от привычных черно-белых программок.
К несчастью, все иллюзии рассеялись, стоило только оркестру сыграть увертюру, а занавесу поползти вверх. Не знаю, что именно ожидала увидеть основная масса зрителей – хотя вряд ли одетых в строгие пары мужчин или в тон им наряженных в офисные костюмы и демисезонные пальто женщин на фоне старинных декораций – но журналистам пришлось сложнее: их с самого начала напутствовали обещаниями необыкновенно красочного действа. В том, что слово «красочное» было сказано кем-то из персонала театра явно сгоряча, окончательно пришлось убедиться ближе к концу оперы. Потому как «краски», а также «костюмы» появились только там. До этого же сцена оставалась верна заданной серо-черной гамме, отчего при взгляде на контрастно пестреющий зрительский зал становилось даже как-то тоскливо.
Хотя надо отдать Андрею Сергееву должное. Как режиссеру-постановщику и художнику по костюмам в одном лице, ему удалось не только достойно выдержать выбранную цветовую палитру, но и в свое удовольствие поиграть на контрастах. Справился ли он с последней задачей – вопрос спорный. Но нельзя отрицать, что не каждому на его месте хватило бы смелости совместить несовместимое: вполне современных субъектов с дипломатами в масштабных интерьерах графского дворца или женщин, сплошь и рядом тяготеющих к принадлежностям мужского гардероба. В ряду этих смелых образов особенно экстравагантно смотрелась колдунья, поразившая воображение зрителей мужскими брюками, подобием затрапезного фрака, огромными сапожищами и основательной взлохмаченностью. Не иначе в своей попытке осовременить зловещий персонаж Сергеев исходил из уверенности, что в приличное общество не только того, но и нашего времени в таком виде колдунью точно бы не пустили.
Чуть ли не самым трогательным моментом первого действия стало появление в руках у персонажей флажков из фольги. Наверняка, эта сцена преследовала какие-то далеко идущие режиссерские задачи, например, за счет легкого посверкивания флажков внести приятное глазу оживление в сереющий на сцене хор.
Как бы там ни было, а к первому антракту создателям спектакля удалось главное – зародить интригу. Думается, столь многообещающее начало заставило многих зрителей предвкушать режиссерское видение кульминационного момента оперы – бала. И хотя последнего пришлось основательно подождать, публика частично была вознаграждена за свои труды. Правда, основная масса женских туалетов не изменила оттенкам серого, а мужчины и здесь не порадовали разнообразием костюмов. Зато унылый колорит наконец-то оживили яркие пятна. Пять–шесть артисток балета продефилировали по сцене в роскошных пышных платьях и высоких париках. На этом процесс создания атмосферы великосветского бала завершился, но подуставшим от тягостного действа зрителям и того было довольно. Во всяком случае, они с одинаковым умилением аплодировали и блестящим нарядам, и упавшему занавесу.
Безусловно, попытка театров сэкономить и из ничего родить премьеру заслуживает уважения. Другое дело, что решать, насколько талантливой окажется эта попытка, зачастую приходится не руководству театра, а самим зрителям. И вот тогда с неизбежностью встает вопрос: что в театральном мире все-таки ценится дешевле – красота новой постановки или нервы публики?
Весь номер на одной странице
|