|
| К свежему номеру |
Между местью и забвением: концепция переходного правосудия для РоссииНастоящий материал (информация) произведён, распространён иностранным агентом Автономная некоммерческая организация «Институт права и публичной политики» либо касается деятельности иностранного агента Автономная некоммерческая организация «Институт права и публичной политики»
Н.А. БОБРИНСКИЙ, С.М. ДМИТРИЕВСКИЙ Безнаказанность преступлений стала в России обыденностью. О ней регулярно сообщают средства массовой информации и правозащитные организации. Сотни таких случаев были рассмотрены в международных механизмах защиты прав человека, прежде всего в Европейском Суде по правам человека. Эту проблему признают и представители властей. Продолжение. Начало см. в № 9 (838) от 22.10.2021
Глава 6. Безнаказанные преступления тоталитарного коммунистического режима
В отличие от предыдущих глав, описываемые в этой главе правонарушения выделены не по контекстуальному, а по хронологическому признаку. Такая методическая особенность связана с тем, что для исправления последствий по меньшей мере одной категории «антизаконных действий тоталитарного режима» (политических репрессий) в постсоветской России были приняты и на протяжении уже почти трёх десятилетий действуют (более или менее успешно) комплексные правовые меры. По этой причине проявления системной безнаказанности преступлений коммунистического режима будут рассмотрены не через линии поведения, а через пробелы в существующих правовых институтах, созданных для её преодоления.
1. Политические репрессии как уголовные преступления
Не будет преувеличением утверждать, что политика репрессий против собственного народа была присуща советской власти на протяжении всего её существования, за исключением, возможно, нескольких последних лет. В принятом 18 октября 1991 года Законе РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» (далее – Закон о реабилитации) дано общее определение политических репрессий. Ими считаются различные меры принуждения, применяемые государством по политическим мотивам, в виде лишения жизни или свободы, помещения на принудительное лечение в психиатрические лечебные учреждения, выдворения из страны и лишения гражданства, выселения групп населения из мест проживания, направления в ссылку, высылку и на спецпоселение, привлечения к принудительному труду в условиях ограничения свободы, а также иное лишение или ограничение прав и свобод лиц, признаваемых социально опасными для государства или политического строя по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам. Такие меры принуждения применялись по решениям судов и других органов, наделённых судебными функциями, либо в административном порядке органами исполнительной власти, должностными лицами и общественными организациями или их органами, наделёнными административными полномочиями.
То обстоятельство, что политические репрессии проводились по воле советского правительства, казалось бы, исключает саму возможность их противоречия советским законам, и тем более исключает уголовную ответственность за их совершение. Однако в действительности их отношение к писаному праву в различные периоды коммунистического господства и в зависимости от содержания репрессивных мер не было одинаковым. По критерию соответствия советскому законодательству политические репрессии можно условно разделить на:
- узаконенные
- проводимые во исполнение ведомственных инструкций, противоречащих законам
- лишённые какого-либо нормативного основания, то есть вполне произвольные.
Вопрос об обоснованности репрессивных мер в этой классификации не учитывается.
Примером репрессий первой категории служит приговор суда по уголовному делу об антисоветской агитации и пропаганде на основании статьи 70 Уголовного кодекса РСФСР 1960 года, второй категории – репрессии, применённые незаконными внесудебными органами, третьей – убийства, совершавшиеся сотрудниками органов госбезопасности без какого-либо юридического оформления.
В последнем случае нарушение советского законодательства очевидно. Поскольку даже подобного рода политические репрессии применяли представители власти, их действия следует по общему правилу квалифицировать как превышение полномочий (в приведённом примере – превышение полномочий, соединённое с умышленным убийством). Однако исполнители даже вполне произвольных актов политического насилия, в случае их привлечения к уголовной ответственности, могли бы ссылаться на отсутствие у них законной возможности уклониться от исполнения приказа без риска самим подвергнуться уголовному преследованию.
Во втором случае противоправность репрессий может следовать из противоречия ведомственных нормативных актов, на основании которых действовали внесудебные органы, советской конституции и законам. Однако исполнители репрессий и в этом случае могут ссылаться на то, что соответствующие ведомственные акты не считались незаконными в момент их применения и были для них безусловно обязательными, а в случае их неисполнения им самим угрожало наказание.
Эти доводы, однако, не снимают ответственности с тех советских руководителей, которые отдавали незаконные приказы или принимали нормативные акты, обосновывающие незаконные репрессии. Они могли бы быть признаны виновными в преступлениях независимо от ответственности их фактических исполнителей.
Если же речь идёт о политических репрессиях, предусмотренных непосредственно в законе, необходимый признак преступления – противоправный характер деяния – отсутствует. В приведённом примере обоснованное уголовное преследование и осуждение за антисоветскую агитацию и пропаганду (статья 70 УК РСФСР 1960 года) по советскому законодательству не может считаться преступлением следователя, прокурора или судьи.
Помимо превышения полномочий, советское законодательство предусматривало уголовную ответственность и за принятые в пределах полномочий акты репрессивного характера в случае их заведомой необоснованности – злоупотребление властью, привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности, вынесение заведомо неправосудного приговора, заведомо незаконный арест, задержание, принуждение к даче показаний (статьи 170, 176, 177-178 УК РСФСР 1960 года, статьи 112, 114-115, 193-17 УК РСФСР 1926 года).
Многие эпизоды советских политических репрессий могут быть квалифицированы как преступления против человечности или военные преступления по международному праву. Деяния, образующие преступления против человечности, считаются таковыми независимо от того, являлись ли они нарушением внутреннего права.
2. Практика уголовного преследования участников политических репрессий
Некоторые организаторы политических репрессий были подвергнуты уголовному наказанию ещё при жизни Сталина. В марте 1938 года за участие в «заговоре право-троцкистского блока» на третьем московском процессе был осуждён и через несколько дней расстрелян бывший народный комиссар внутренних дел СССР, один из организаторов ГУЛАГа Генрих Ягода. Два года спустя казнили его преемника Николая Ежова, возглавлявшего НКВД во время Большого террора. В ходе чисток карательных органов были подвергнуты наказаниям другие их руководители и рядовые сотрудники. Результатом борьбы за власть после смерти Сталина стало осуждение бывшего министра внутренних дел Лаврентия Берии и ряда его подчинённых в органах государственной безопасности. Всего в рамках связанной с именем Никиты Хрущёва политики «разоблачения культа личности Сталина» были репрессированы 62 бывших «чекиста».
Трудно рассматривать эти уголовные процессы в качестве актов справедливого возмездия. За исключением суда над Г. Ягодой, дела опальных чекистов рассматривались в закрытых судебных процессах. Судили их, как правило, не за убийства или превышение власти, а за различные контрреволюционные преступления.
Вторая попытка расследования политических репрессий как уголовных преступлений относится к периоду перестройки. С 1988 года органы следствия стали возбуждать уголовные дела в связи с политическими репрессиями сталинской эпохи, преимущественно по факту обнаружения захоронений их жертв. К моменту возбуждения уголовных дел со времени массовых внесудебных казней прошло 45 и более лет. Основные организаторы сталинских репрессий к этому моменту уже умерли (прожившие дольше остальных членов Политбюро Центрального Комитета ВКП(б)-КПСС сталинского периода Вячеслав Молотов и Георгий Маленков скончались в 1986 и 1988 годах соответственно, Лазарь Каганович дожил до лета 1991 года). Тем не менее некоторые рядовые участники репрессий на тот момент ещё оставались в живых и допрашивались в качестве свидетелей. Однако о предъявлении кому-либо обвинений и о передаче уголовных дел в суды не сообщалось. Как правило, органы следствия прекращали уголовные дела в связи со смертью виновных. Например, расследование расстрела демонстрации рабочих в Новочеркасске было прекращено в 1994 году, а широко известное уголовное дело о расстреле польских военнопленных в Катыни – в 2004 году. Впоследствии сошла на нет и практика возбуждения уголовных дел в связи с обнаружением захоронений жертв массовых казней.
Таким образом, включённое в Закон о реабилитации (часть вторая статьи 18) декларативное положение об уголовном преследовании участников политических репрессий осталось лишь благопожеланием.
Судебная оценка политических репрессий в постсоветской России ограничилась переквалификацией действий участвовавших в них сотрудников ОГПУ-НКВД-МГБ, репрессированных ещё в 30-е–50-е годы ХХ века. С принятием Закона о реабилитации у их родственников появилась возможность добиваться пересмотра вынесенных по их делам приговоров на равных с «обычными» жертвами политических репрессий. Таким руководителям органов госбезопасности, как Генрих Ягода, Николай Ежов, Виктор Абакумов, Лаврентий Берия, и ряду других ответственных работников этих органов в реабилитации было отказано. На этот случай в законе была предусмотрена судебная проверка обоснованности такого решения. Отказы в реабилитации всех названных лиц были признаны правомерными, однако, как следует из отдельных опубликованных судебных решений по этим делам, квалификация деяний осуждённых была изменена на злоупотребление властью (либо превышение власти), повлекшее за собой тяжкие последствия, при особо отягчающих обстоятельствах, по пункту «б» статьи 193-17 УК РСФСР 1926 года. В частности, Абакумов был посмертно признан Верховным Судом РФ виновным в том, что он и подчинённые ему ответственные должностные лица Министерства госбезопасности «в течение длительного времени систематически злоупотребляли властью, что выразилось в фальсификации уголовных дел и применении незаконных мер физического воздействия при производстве предварительного следствия» и привело к особо тяжким последствиям, в том числе «привлечению к ответственности многих невиновных граждан».
Институт посмертного изменения приговоров, которыми были осуждены (зачастую к смертной казни) попавшие в опалу деятели советских карательных органов – это, по сути, компромисс между необходимостью их реабилитации (в силу безосновательности выдвинутых против них обвинений в контрреволюционных преступлениях) и моральной невозможностью отрицать их вину за тяжкие злоупотребления властью в ходе репрессий.
Объясняя отказ от уголовного преследования за политические репрессии, российские официальные лица ссылались на то, что для него отсутствуют юридические основания. Так, в ответ на жалобу в Европейский Суд по правам человека, поданную родственниками убитых в 1940 году польских военнопленных на ненадлежащее расследование обстоятельств их гибели, российское правительство заявило, что расследование «Катынского» уголовного дела «осуществлялось в нарушение уголовно-процессуальных требований, по политическим причинам, как жест доброй воли в адрес польских властей», поскольку срок давности уголовного преследования за это преступление составлял десять лет, и, кроме того, причастные к расстрелу офицеры НКВД СССР умерли до начала расследования.
Действительно, предельный срок давности согласно Уголовному кодексу РСФСР 1960 года – десять лет, при совершении преступления, наказуемого строже, чем пятью годами лишения свободы (пункт 4 части 1 статьи 48). Поэтому ещё в советское время государство утратило возможность уголовного преследования за бóльшую часть сопровождавших политические репрессии преступлений.
Единственное исключение из действовавших в советское время правил о сроках давности привлечения к уголовной ответственности, – преступления, за которые предусмотрена смертная казнь. Согласно части 4 статьи 48 УК РСФСР 1960 года, вопрос о применении сроков давности к таким преступлениям решается судом (аналогичное положение было включено в Уголовный кодекс РФ). Из числа связанных с политическими репрессиями преступлений к этой категории относится только убийство при отягчающих обстоятельствах. Можно ли считать убийством казнь, например, по приговору незаконного внесудебного органа – тройки НКВД? Если исходить из принятых в советское время правил квалификации должностных преступлений, превышение полномочий, сопряжённое с убийством, должно квалифицироваться по совокупности преступлений. Например, подобным образом была оценена внесудебная расправа над жителями села Хайбах, проведённая советскими войсками в ходе депортации чеченского народа в 1944 году, при возбуждении в 1990 году уголовного дела «по факту обнаружения массового захоронения людей со следами насильственной смерти». Прокурор, проведя осмотр места происшествия и опросив его очевидца, установил достаточные признаки преступлений, предусмотренных частью 2 статьи 136 и пунктом «б» статьи 193-17 УК РСФСР 1926 года, то есть убийства и злоупотребления властью либо превышения власти, совершённых при особо отягчающих обстоятельствах лицом начальствующего состава Красной армии (или приравненных к ней органов госбезопасности). Таким образом, к преступным политическим репрессиям в виде лишения жизни сроки давности, при определённых условиях, всё же не применяются.
3. Установление фактов о политических репрессиях
Как уже говорилось, расследование советских политических репрессий в России не привело к судебным процессам. Уголовные дела, возбуждённые в связи с обнаружением на рубеже 80–90-х годов массовых захоронений репрессированных граждан, были прекращены на стадии предварительного следствия. При прекращении уголовного дела по причине смерти лиц, совершивших преступления, следователь должен был назвать этих людей и описать совершённые ими преступные деяния. Таким способом государство могло официально установить обстоятельства политических репрессий даже после смерти их участников. Однако ни советское, ни российское законодательство не предусматривало официального опубликования постановлений о прекращении уголовного дела. В результате установленные в ходе следствия по уголовным делам о политических репрессиях факты не стали достоянием гласности и зачастую до сих пор служат предметом для споров. Постановление о прекращении уголовного дела о массовых убийствах польских офицеров в Катынском лесу и в посёлке Медное было вообще засекречено.
Специальный механизм расследования политических репрессий вне уголовного процесса в Законе о реабилитации предусмотрен не был. В рамках реабилитации проводится проверка дел лиц, подлежащих реабилитации. Однако предмет этой проверки ограничен лишь фактами применения государством мер принуждения и наличием оснований для реабилитации. Иные обстоятельства политических репрессий (лица, причастные к применению мер принуждения, распределение ролей между ними, цели, мотивы и юридическая квалификация их действий и тому подобное) в ходе реабилитации не выясняются.
Таким образом, официальное расследование политических репрессий в России до сих пор не проведено, а их научное исследование государство хотя и не запрещает, но и не поддерживает. Поиском мест захоронений репрессированных власти также не занимаются. Эта задача отдана на попечение «организаций и граждан» (см. статью 18.1 Закона о реабилитации).
Доступ к архивным документам, которые касаются политических репрессий, регулируется Федеральным законом от 22 октября 2004 года «Об архивном деле в Российской Федерации» (далее – Закон об архивном деле) и Законом РФ от 21 июля 1993 года «О государственной тайне» (далее – Закон о государственной тайне). Основным препятствием для изучения таких документов служит наличие в них сведений, составляющих личную и семейную тайну гражданина, а также государственную тайну. Согласно Закону об архивном деле, доступ к архивным документам, содержащим сведения о личной и семейной тайне гражданина, его частной жизни, а также сведения, которые создают угрозу для его безопасности, ограничивается на срок в 75 лет со дня создания таких документов.
Указом Президента РФ от 23 июня 1992 года было решено рассекретить законодательные акты, решения правительственных, партийных органов и ведомственные акты, служившие основанием для применения массовых репрессий и посягательств на права человека. Однако указ был исполнен лишь частично. В ходе передачи архивов КГБ СССР на хранение в государственные архивы туда поступили архивно-следственные дела, касающиеся реабилитированных или подпадающих под действие Закона о реабилитации жертв политических репрессий, а также фильтрационно-проверочные дела на советских граждан, бывших в плену или угнанных в Германию. Прочие виды документов, связанных с репрессивной деятельностью органов государственной безопасности, остались в ведомственных архивах их правопреемников.
Согласно части четвёртой статьи 13 Закона о государственной тайне, срок сохранения сведений в государственной тайне не должен превышать тридцати лет. После того как в 2012 году Конституционный Суд РФ в своём определении указал, что этот срок подлежит применению и к документам, засекреченным до вступления закона в силу, срок секретности широкого круга документов, связанных с политическими репрессиями, был продлён на основании оговорки, допускающей такое продление «в исключительных случаях». Теперь любые созданные с 1917 по 1991 год документы, содержащие информацию о разведывательной, контрразведывательной, оперативно-розыскной деятельности, о негласных осведомителях органов ВЧК – КГБ СССР, о сотрудниках этих органов, принимавших участие в спецоперациях, остаются государственной тайной до 2044 года.
4. Возмещение вреда, причинённого политическими репрессиями
Возмещение вреда стало основным предметом Закона о реабилитации и подзаконных актов, принятых на его основании. В них предусмотрены следующие меры, которые можно отнести к репарациям в значении, предусмотренном в документах ООН о переходном правосудии:
- реабилитация
- признание пострадавших жертвами и осуждение политических репрессий
- восстановление в гражданстве
- возмещение материального ущерба
- денежная компенсация за лишение свободы и за принудительное лечение в психиатрической больнице
- обеспечение жильём
- меры социальной поддержки
- возвращение утраченного в связи с репрессиями имущества либо возмещение его стоимости или выплата денежной компенсации за него.
Здесь необходимо отметить, что значение юридического термина «реабилитация» в российском и международном контекстах не одинаково. В Резолюции 60/147 (пункт 21) и других документах ООН о правосудии переходного периода под реабилитацией понимается одна из форм возмещения вреда, причинённого жертвам грубых нарушений прав человека, включающая оказание им «медицинской и психологической помощи, а также юридических и социальных услуг». В то же время в советском и российском законодательстве реабилитация имеет иное содержание: «во-первых, восстановление доброго имени, репутации неправильно обвинённого или опороченного лица, во-вторых, восстановление в прежних правах путём отмены решения о виновности данного лица и о применении к нему конкретных юридических санкций». С точки зрения международной терминологии, реабилитация в последнем значении относится, во-первых, к сатисфакции, а во-вторых, к реституции – двум другим формам репараций.
4.1. Круг лиц, имеющих право на возмещение вреда
Репарации, предусмотренные Законом о реабилитации, распространяются на две категории лиц:
- жертвы политических репрессий – те, к кому меры принуждения применялись непосредственно, а также дети, оставшиеся в несовершеннолетнем возрасте без попечения родителей (одного или обоих), репрессированных по политическим мотивам, а также находившиеся вместе с ними (или лицами, которые их заменили) в местах лишения свободы, в ссылке, высылке, на спецпоселении
- пострадавшие от политических репрессий – дети, супруги, родители расстрелянных или умерших в местах лишения свободы и реабилитированных посмертно, то есть те, кто лично не подвергался мерам принуждения, но в результате репрессий лишился близкого родственника.
По российскому Закону о реабилитации права получают лишь те жертвы политических репрессий, кто подвергся им на территории РСФСР. Кроме того, закон распространяется на иностранных граждан, репрессированных по решению судов СССР и внесудебных органов за пределами СССР по обвинению в деяниях против граждан и интересов СССР.
Основной критерий признания репрессий политическими – политический мотив их применения. Некоторые характерные формы политических репрессий перечислены в самом Законе о реабилитации (см. статью 3). Кроме того, пять составов преступлений признаны политическими репрессиями независимо от наличия фактических оснований для привлечения к уголовной ответственности (см. статью 5). В отношении отдельных ситуаций массовых репрессий – таких как подавление крестьянских восстаний 1918-1922 годов и Кронштадтского восстания 1921 года, депортации народов во время Второй мировой войны, репрессии против репатриированных советских военнопленных, репрессии против священнослужителей и верующих, расстрел демонстрации в Новочеркасске – были приняты специальные правовые акты, указывающие на незаконность этих актов насилия и необходимость реабилитации пострадавших. Из-за того, что в Законе о реабилитации не упомянуты применявшиеся в ходе коллективизации меры принуждения, не связанные с ограничением свободы (в частности, изъятие недвижимости, скота, инвентаря), практика реабилитации жертв раскулачивания остаётся неустойчивой.
Критерий политического мотива репрессий оставляет органам прокуратуры и внутренних дел значительное пространство для усмотрения по вопросу о том, кого признавать жертвами политических репрессий, а кому в этом признании отказывать. На практике в первую очередь реабилитировали тех, чьи дела подлежали пересмотру в силу закона (по статьям 3 и 5 Закона о реабилитации).
Кроме того, в законе предусмотрены преступления, совершение которых исключает реабилитацию (см. статью 4). При этом не имеет значения, кем – судом или внесудебным органом – и за какое деяние была изначально применена репрессия.
Среди исключений выделяется организация «бандформирований, совершавших убийства, грабежи и другие насильственные действия», а также личное участие в совершении этих деяний в составе бандформирований. Под него подпадает любое организованное вооружённое сопротивление коммунистическому режиму.
Определение политических репрессий в Законе о реабилитации имеет открытый характер и включает в себя «иное лишение или ограничение прав и свобод лиц, признававшихся социально опасными для государства или политического строя по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам». Однако в действительности практика реабилитации граждан, поражённых в правах по политическим мотивам без лишения жизни или свободы и не в связи с депортацией, распространения не получила.
4.2. Реабилитация
Реабилитация означает признание применённой к человеку меры принуждения политически мотивированной, а также незаконной либо необоснованной. Решение о реабилитации принимает прокуратура или органы внутренних дел.
В знак восстановления доброго имени жертве политических репрессий выдаётся справка о реабилитации. Кроме того, в законе предусмотрено опубликование списков реабилитированных с указанием основных биографических данных и обвинений, по которым они реабилитированы. Однако государство такие списки официально не публикует, этим занимаются общественные объединения и частные лица.
В общей сложности за период действия Закона о реабилитации (по данным на 2015 год) реабилитированы более 3,5 миллионов человек, более 250 тысяч детей репрессированных признаны пострадавшими от политических репрессий.
https://trjustice.ilpp.ru/introduction.html (Материалы, размещенные на сайте Института trjustice.ilpp.ru распространяются некоммерческой организацией, включенной в реестр организаций, предусмотренный пунктом 10 статьи 13.1 Федерального закона «О некоммерческих организациях»)
Продолжение следует…
Весь номер на одной странице
|
В Подмосковном городе Голицыно 1 мая открылся учредительный съезд политической партии «Рассвет». Идея партии выросла из предвыборной кампании Екатерины Дунцовой, которая пыталась стать кандидатом на выборах президента РФ, но ЦИК РФ отказал ей в регистрации инициативной группы. 
22 апреля в городской больнице №6 Саратова на 66-ом году жизни скоропостижно скончался Алексей Петрович Битюцкий. 
Как сообщает редакция, 10 апреля сайт «Свободных новостей» оказался недоступен для абонентов крупных российских провайдеров: МТС, Билайн, Дом.ру, Ростелеком. У части читателей сайт просто не загружается, у части подгружает страница с информацией о том, что доступ к ресурсу ограничен на основании федерального закона № 149 «Об информации, информационных технологиях и о защите информации». У читателей, которые находятся за пределами страны, проблем с доступом к сайту нет. 
Кто-то с трёх раз отгадает, что это за «мужик в пинджаке» запечатлён на этом снимке? Мало того, он запечатлён ещё и в бронзе, и стоит на Набережной Космонавтов, где космонавтами и не пахнет». 
26 марта 1989 года состоялись выборы народных депутатов Союза ССР, первые выборы высшего органа власти Советского Союза, на которых избирателям впервые предоставлялся выбор между несколькими кандидатами в депутаты. Впервые в Союзе ССР происходило публичное обсуждение различных предвыборных программ (в том числе и на теледебатах). 
Друзья, главный вопрос: как же так получилось? Почему Путин и олигархический режим в очередной раз победили в России. Кто-то скажет: нарушения, грязная политика. Безусловно, всё это важно и имеет место быть, но только лишь этим ограничиваться неправильно и не позволит нам увидеть ситуацию объективно. 
Движение «Голос» практически ежегодно фиксировало ухудшение ситуации с правами избирателей. К сожалению, именно президентские выборы все последние 24 года демонстрировали своего рода антистандарт проведения избирательных кампаний. Но никогда еще мы не видели президентской кампании, которая настолько не соответствовала бы конституционным стандартам. 
28 февраля, в Саратове у памятника Вавилову общественник Андрей Калашников провел одиночный пикет против введения цензуры в России. На пикете присутствовала корреспондент ИА «Свободные новости». 
